Александр Артищев - Гибель Византии

— Я — ромейский димарх, — с натугой выговорил Лука: перекрученный ворот мешал ему произносить слова.

— Вас покарают за такое обращение со мной!

Это заявление развеселило турок. В знак презрения к словам гяура несколько смачных плевков угодило в лицо Нотара. Затем ему вывернули руки и поволокли вперед, время от времени поторапливая крепкими пинками и тычками в спину.

Нотар безвольно перебирал ногами, в голове гудело от ударов, из разбитой губы тоненькой струйкой сочилась кровь. Его отрешенный взгляд безучастно скользил по дымящимся развалинам зданий, по неприбранным трупам людей и животных, в изобилии устилающим улицы города. Его мучители таскали пленника из стороны в сторону, останавливались, бранились, о чем-то спрашивали на своем наречии других солдат, запальчиво спорили между собой и вновь бросались на поиски султана.

Через полуопущенные веки Нотар смотрел на знакомые сызмальства улицы и площади Константинополя и не узнавал их. Чужие люди, чужой говор заполонили всё вокруг, остальное было скрыто удушливым и едким, серо-черным ядовитым туманом. Из глаз старика медленно текли слезы, потемневшая от гари седая борода слабо раздувалась ветром. Порывы горячего воздуха с пожарищ опаляли дыхание, грудь сводило в мучительном кашле.

Лишь когда его конвоиры остановились и швырнув его лицом в землю, сами рядом опустились на колени, Нотар понял, что его блуждание по кругам ада на время приостановилось. С трудом подняв голову от земли, он увидел прямо перед собой, в двадцати шагах, восседающего на белом жеребце султана. От плотного кольца свиты оторвался всадник и подскакав почти вплотную, резко осадил коня.

— Зачем вы приволокли сюда эту падаль? — мегадука с трудом улавливал смысл слов малознакомого языка.

— Помилуй, господин! — в ответ завопил онбаши. — Этот неверный сказал нам, что он военачальник знатного рода.

— Знатного рода? — презрительно переспросил всадник. — Этого не скажешь по его виду.

Затем, слегка поколебавшись, разрешающе махнул рукой.

— Ладно, тащите его к повелителю. Но если он обманул вас, вам не сдобровать!

Несколько мгновений спустя мегадука стоял перед лицом султана.

— Кто ты такой? — спросил Мехмед через своего толмача.

— Мегадука Лука Нотар, — димарх утер рукавом разбитую губу. — Командующий императорским флотом.

— Как, как? — переспросил Мехмед, приставив левую руку к уху. — Командующий? Чем? Ведь империи больше нет, как нет ее армии и флота. Нет и никогда больше не будет!

Он откинул голову и залился мелким рассыпчатым смехом. Сановники громко вторили ему.

— Византия сгинула и больше не воскреснет!

— Ох-хо-хо!

— Доблестный Саган-паша! Полюбуйся на человека, преемником которого ты стал!

— От такого, пожалуй, не зазорно будет принять отчет о состоянии перешедшего к султану флота!

— Ха-ха! Хи-хи!

Град насмешек, подобно ушату помоев, обрушился на голову мегадуки. Нотар не дрогнул, он был полон решимости до последнего бороться за свою жизнь.

— Я прошу великого султана…, - начал он.

— Если просишь, падай на колени, червь! — вскричал Саган-паша, замахиваясь плетью.

Былая гордость всколыхнулась в душе димарха. Он откинул голову назад, расправил плечи и был готов уже бросить в лицо глумящимся над ним язычникам и варварам оскорбительные и правдивые слова. Но уже через мгновение порыв угас и он покорно опустился на колени.

— Я прошу великого султана, — вновь заговорил он, — не за себя, а за свою больную жену и маленьких детей. Они ни в чем не провинились перед ним и потому пощады заслуживают больше, чем наказания. Взамен я вручаю великому султану все свои ценности, из поколения в поколение переходящие в нашем роду.

— Этого мало! — расхохотался зять султана. — Это мы можем взять и сами!

— Кроме того, хочу сказать, — продолжал Нотар, — что я всегда был вашим сторонником. Едва ли не каждый день я советовал императору сдать Константинополь и неохотно, по принуждению, воевал с вами.

Хохот и насмешки стихли. Султан тронул плетью коня и подъехал поближе.

— Ты можешь доказать свои слова?

— Потребуй расспросить людей, великий султан. Они скажут тебе то же самое.

— Почему же император не внял твоим советам?

— Василевс Константин был тверд и неуступчив, как скала. Только смерть могла сломить его.

— И она не замедлила сделать это, — небрежно кинул Караджа-бей.

Нотар вздрогнул, с трудом поднялся с колен и отвернулся, чтобы скрыть от врагов свои чувства. Султан молчал, кривя скуластое лицо в гримасе недоверия.

— Что мешало тебе тайно помогать нам? — наконец спросил он.

Мегадука сглотнул застрявший в горле ком.

— Его приближенные зорко следили за мной. Каждый мой шаг подвергался контролю. Один неосторожный поступок — и мое тело оказалось бы на дне моря.

— Значит, только страх помешал тебе предать своего господина? — сурово спросил визирь.

Нотар в упор взглянул на первого советника. В его глазах зажглись недобрые огоньки. Но Мехмед не дал ему раскрыть рта.

— Ты готов вручить мне утаённые тобой сокровища? — закричал он. — Так ты, собака, служишь своему государю? Владея богатством, ты не помог ему в дни испытаний, теперь же малодушно предаешь его память. Прочь с глаз моих, ты мне противен! Я не желаю больше видеть тебя.

Свита султана начала надвигаться на димарха, понося его и выкрикивая оскорбления. От ярости и унижения Нотар обезумел.

— Вот как? Для вас я — трусливый и грязный предатель? Да кто вы такие, чтобы судить меня? Возвысившиеся из грязи потомки пастухов! Да-да, пастухов, погонщиков скота! Видит Бог, в душе я не всегда был согласен с василевсом и не раз противоречил ему на словах. Но я служил ему верой и правдой. И не было в государстве меча, надежнее моего!

Его свело в мучительном и долгом приступе кашля.

— Вот сейчас он говорит правду, — шепнул на ухо султану Саган-паша. — Морские укрепления, бывшие под его началом, сдались последними.

Взгляд Мехмеда потемнел.

— Ты же, султан, — отдышавшись, заговорил мегадука, — даже не подозреваешь, каким количеством предателей ты окружен.

Султан всем телом подался вперед.

— Ты что-то знаешь? Почему ты смолк? Говори!

Нотар мстительно взглянул на визиря. Слова этого человека больнее всего ударили по самолюбию димарха, дали сигнал к его травле остальными вельможами султана. С обостренной от страданий наблюдательностью, он успел заприметить на пальце Халиль-паши хорошо знакомый ему перстень с крупным, голубоватого отлива бриллиантом, фамильной драгоценностью Феофана. Перстень, которого не было на руке старика во время их последней беседы. Вывод напрашивался сам собой. Кроме того, для мегадуки не была секретом роль, сыгранная визирем в отмене предполагаемого джихада. Того самого джихада, который помог бы османской армии саморазвалиться, отвести угрозу от Константинополя. Что ж, настало время нанести врагу удар, который не захотел, а может быть и отверг по каким-то личным мотивам Феофан. Это будет справедливым возмездием за утративший свою родину народ.