Эптон Синклер - Широки врата

К сожалению, древний вельможа получил современные военные раны. Но Золтан заявил, что ни одна из них, с точки зрения реставраторов, не была смертельной. Если бы пуля прошла через глаз, или попала бы в лицо, то в самом деле возникли бы трудности. Но такие вещи, как камни камина, ткань мундира, блеск сапог и темный фон занавеса, не составят проблем для опытного реставратора. Он может убрать эти отверстия, особенно, когда они не были шире калибра пулеметной пули.

Ланни полагал, что небольшие участки холста будут поставлены под каждое отверстие, но Золтан сказал, что этого делать не будут, потому что пузырьки воздуха могут попасть в эти места, и реставрированные пятна будут выделяться в течение многих лет. Для такой ценной картины необходима «перекладка». Совершенно новый холст будет добавлен к задней части старого. Золтан познакомил его с искусной demoiselle , которая занималась расчисткой старых картин в Лувре. Она делала это прямо своими чуткими пальцами, потихоньку убирая грязь и старый лак. Она была нравственным человеком, и никогда ничего не докрашивала, за исключением случаев фактического ущерба, таких, какие были у Ланни. Она никогда не накладывала новый лак, придающий стеклянный блеск картине, любимый способ дилеров радовать неосторожных и продавать им старых мастеров по завышенным ценам.

Первое, что нужно сделать, посоветовал Золтан, нужно сфотографировать картину спереди и сзади, чтобы показать будущему покупателю, какой ущерб был нанесён картине, и характер реставрационных работ. В этом случае живой Командор написал бы на обороте своё имя и титулы, свой возраст, а также время своего пребывания в должности. Все это имело бы большое значение в качестве доказательства подлинности. Жаль, что он не был женщиной, Золтан сказал, что портреты женщин и детей всегда приносят больше денег. Но и здесь все было в порядке. Портрет должен принести целых двадцать тысяч долларов.

Ланни рассказал, сколько он заплатил за картину, но просил своего друга сохранить тайну. Об этом он собирался больше никому не рассказывать, потому что он был немного сконфужен этим. Золтан сказал, что это был деликатный вопрос, насколько один участник торгов был обязан щадить своего конкурента. Конечно, если тот был несовершеннолетним, стариком или беспомощным человеком, то к ним надо относиться по-другому. Но в целом, взрослый должен был сам смотреть за собой, и если вы заплатили то, что он был готов принять, без применения силы или запугивания, ваша совесть может быть чиста. Ланни заявил, что дон Педро был довольно беспомощен, как торговец, но был таким же беспомощным, чтобы удержать все деньги, которые он получил. Вероятно, он уже расстался с тем, что заплатил ему Ланни. Для того, чтобы успокоить свою совесть, Ланни собирался отдать всё, что получит от этой сделки, делу, которое он носил в своём сердце, даже не вычитая расходы на поездку.

Они некоторое время говорили о политике, и Золтан был весьма пессимистично настроен относительно испанских дел. Он слушал людей, бывших на бельгийском курорте, члены высших классов из Франции и Германии и Англии. Практически все государственные деятели и крупные бизнесмены смотрели на народное испанское правительство, как на серьезную угрозу для их системы, гнездо красной интриги и агитации, помещённое в центр западного мира. Они не брали во внимание заявления Мадрида быть «либеральными» и «республиканцами» в старом смысле этого слова. В эти дни такие слова были лишь маскировкой марксизма. Социалисты, самые искренние, стали орудием красных.

Ланни сказал: «Так говорит мой отец».

«Они кровные братья на всех шести континентах и семи морях», — ответил Золтан.

«Не кровные братья, а братья по золоту», — возразил сын Бэдда-Эрлинга.

Ланни написал Труди Шульц, что был в пути. Как только он получил фотографии картины и отдал её в реставрацию, он отправился в её маленькую студию, собираясь пригласить ее на обед. Но она предпочла ужин, чтобы они могли спокойно поговорить. История, которую он должен был рассказать, стала для неё самой захватывающей в мире. Испания вдруг стала второй родиной для немецкой беженки. Но на этот раз народ не был беспомощен, на этот раз они имели оружие и защищали своё дело. «Они упорные бойцы», — сказала она. — «Я взяла книгу об их истории. Вы знаете об осаде Сарагосы?»

Ланни ответил, что он недавно прочитал об этом. Он хотел посмотреть на те места, где отчаянно пытались выстоять против армии Наполеона, и что стало одной из причин его окончательного падения. Но он не осмелился войти в город, и только сумел переговорить со служащим заправочной станции и двумя фашистскими офицерами. Труди засыпала его вопросами о рабочих группах Барселоны и Мадрида, о Рауле и Констанции де ла Мора. Как она хотела иметь возможность написать этим героическим товарищам и заверить их в своей симпатии! Она завела небольшой радиоприемник, но очень часто не могла поймать испанские станции, и она не доверяла станциям, которые она называла «капиталистическими». Она читала газету Le Populaire каждый день, и получила записку от Ланни с просьбой сохранить подшивку для него. Он рассказал ей, как он послал авиапочтой письмо Лонге. А теперь он нашел, что его должным образом распространили среди социалистов Парижа, в виде «сообщения авиапочтой от нашего специального корреспондента в Испании».

Что будет? Губы Труди задрожали, когда она услышала его ответ. Нет смысла обманывать самого себя, будет тяжелая борьба. Сегодня появилось сообщение, что самолеты немецкого Легиона Кондор приземлились у генерала Мола на севере. «Боже!» — воскликнула она, хотя ещё не поверила в это сообщение. — «Возможно ли, что Леон Блюм позволит такие вещи, как те, что случились?»

«Блюм находится в трудном положении», — ответил Ланни. — «Он представляет собой коалицию, а во Франции не премьер, а Кабинет принимает решение».

— Но, Ланни, неужели все они не видят, что Муссолини и Гитлер создают второй фронт в тылу Франции?

«Это видят только военные люди», — ответил он — «А Блюм находится в залоге у миротворчества». Он повторил то, что он только что услышал от своего друга и наставника. «Деловые люди Франции боятся Сталина гораздо больше, чем они боятся Муссолини и Гитлера вместе взятых», — сказал он ей.

— «Но они только что заключил союз со Сталиным!»

— «Народный фронт принудил их к этому. Деловые люди не хотят этого и не будут его соблюдать. Франция разделена пополам классовой борьбой, и если речь дойдёт до разборок между коммунизмом и фашизмом, то бедная Марианна будет одной из тех ее крестьян, у которых лошади запряжены с каждого конца телеги и тянут её в противоположные стороны».