Эптон Синклер - Широки врата

Бьюти сочла донкихотством решение Ланни взять Альфи и его друга в Мадрид. Ланни узнал в Париже, как рекруты Интернациональной бригады попадали на войну, прячась в сараях днем, и пробираясь ночью через Пиренеи с помощью крестьян проводников. Изнурительное путешествие, они спотыкались и скользили в грязи и, возможно, в жиже, и шли над пропастью в полной темноте. Кто был готов потратить то, что осталось от их жизни, в окопах, не жаловался на такие риски. Но люди, имевшие специальное образование и подготовку, служба которых зависела от остроты реакций, должны справедливо считаться чересчур драгоценными, чтобы подвергаться воздействию ноябрьских штормов в высоких горных перевалах. Они сообщили, что были готовы, и теперь Ланни телеграммой предложил им приехать. Ответ был, что они вылетят утром пассажирским самолетом из Кройдона. Он пошел их встречать, и вид молодых людей, желавшими выглядеть сдержанными, оставил в его сердце занозу. Они повторяли путь древнего человека. Они искали приключений, и думали, что встретят их на своём пути. Но судьбе было что сказать, и авиаторам Франко тоже. Каждый из них держал свое имущество в вещевом мешке, и Ланни проверил, есть ли у них теплые свитера против мороза, с которым они столкнутся в Мадриде.

«Дома всё хорошо», — доложили они, и без дальнейших предисловий перешли к проблеме получения виз в запретную страну. Необходимо было получить разрешение от французов, а также от испанцев. Для испанцев надо было быть лоялистом, а для французов необходимо было быть якобы нейтральным. Но многие чиновники предпочли бы сторонников Франко. Для французов Ланни собрал коллекцию деловых документов: квитанцию о реквизиции его автомобиля в Барселоне, его контракт с сеньором Сандовалем и письмо от сеньоры Вильярреал о том, что она была бы рада, чтобы Ланни распорядился бы с ее картинами, получив разрешение на их вывоз из Севильи. Последнее помогло бы ему, если бы вдруг он и его компания попала бы в руки войск Франко. Севилья была на территории Франко, а сеньора там была известна.

Дело с испанской стороной провернул Красный дядя Ланни, депутат Французской Республики. Ланни объяснил свое желание остаться, как всегда, нейтральным. Дядя Джесс направил своего секретаря в орган Коммунистической партии, который занимался контрабандой добровольцев в Испанию. Секретарь заявил, что два молодых английских летчика захотели служить и нашли буржуя, своего рода замшелого консерватора, который торгует картинами и согласился взять их в качестве помощников. Как только они попадут в Мадрид, они расстанутся. Такие проделки являются частью войны, а коммунисты всегда на войне. Три паспорта были проштампованы визами в Испанию без своих хозяев, даже не взглянув на них.

Последний вечер Ланни провел со своей возлюбленной. Он рассказал ей о своих планах и обещал часто писать, используя безопасные почтовые открытки. Все важное будет закодировано со ссылкой на живопись. Альфи будет Ромни, который нарисовал портрет его прадеда, и который висел у него в доме, а Лоуренсу ничего не требовалось, потому что был такой художник. Путешествие было опасно, и оба влюблённые знали это. Но опасность была частью их союза, и Труди не должна была лить слезы. «С любовью лучше, когда ты здесь, но еще хуже, когда тебя нет!» — воскликнула она. Она поцеловала его в последний раз в дверях, а затем убежала в студию и закрыла за собой дверь.

Мрачные новости появлялись в газетах в начале ноября. Армии мятежников были в двадцати километрах от Мадрида на юге, и примерно на том же расстоянии на западе. К северо-западу линия соприкосновения шла по горам Гуадаррама, около пятидесяти километров, и вокруг них делала большую петлю на север, а оттуда на восток к Уэске и Сарагосе. Основные силы мятежников приближались с юга и юго-запада, а здесь лоялисты контратаковали и отбросили мавров, несмотря на то, что этих защитников христианства в чалмах поддерживали все танки и большинство самолетов.

Три путешественника не хотели думать ни о чем, кроме этих военных операций. Альфи, сидевший рядом с водителем, крутил настройку радио, говоря: «Черт!» на джаз, и останавливаясь всякий раз, когда находил новости. Но новости сбивали с толку. Если источником новостей были мятежники, то Франко уже захватил все перед собой, а если это была радиостанция правительства, то противник был остановлен с тяжелыми потерями. Единственное, где была достигнута договоренность, была погода, которая была восхитительной, стояло бабье лето.

Ланни мчался по route nationale , которую использовал всю свою жизнь между Парижем и Ривьерой. Они ехали вдоль реки Роны, до Авиньона, а затем направились на юго-запад. У них было три водителя, так что они вели по очереди и продолжали идти днем и ночью, дремали в машине, если почувствовали усталость. Но в основном они бодрствовали. Они хотели говорить о войне и о том, что собираются делать, когда до неё доберутся. Они даже не остановились для еды, а закупили еду, и ели в дороге. Время истекало, как песок, и Мадрид мог быть потерян из-за отсутствия двух способных пилотов истребителей!

Они ехали в чужую страну, и им был нужен новый язык. Два студента работали над ним, но не были уверены в своём произношении. Подобно тому, как Ланни делал это с Раулем, они согласились говорить только на испанском языке. И из разговорников старательно разучивали фразы: «Es esta la carretera para Madrid?» и «Quiro una habituación para dos personas» В разговорниках не было социалистических или коммунистических фраз, но Ланни знал самые важные из них, и учил им: «Sah-lood!» что было приветствием всех лоялистов, «Vee-vahn los trah-bah-hah-do-rays!» что означало «Да здравствуют рабочие!» и «Moo-ay-rah Franco!» , что имело в виду обратное. Все трое были нацелены на изучение, и все свои мысли направили на это, хотя в то же время весело провели время.

Для Ланни это был шанс изучить новое поколение. Жизнь обновляется постоянно, и всегда по-новому. Старое остаётся позади, и теперь оказалось, что тридцать семь лет уже старое. Тем не менее, два юноши были глубоко благодарны за помощь Ланни и относились к нему как к равному. Он понимал, что мировые события, которые так глубоко угнетали его, вызывали у Альфреда Помрой-Нильсона и Лоуренса Джойса моральное и интеллектуальное отвращение. Они хотели полной замены старых идей и старых людей. Они хотели полных социальных изменений, мирным способом, если это возможно. Но любым способом было лучше, чем никаким. Они не были красными, но они не боялись красных, особенно в то время, как это, когда люди действия должны были взять на себя ответственность. Они не говорили этого, потому что это могло прозвучать героически. Но они ненавидели старый мир так сильно, что были готовы скорее умереть, чем видеть его без изменений. Они смотрели друг другу в глаза и поняли, что это решимость, и теперь они приняли это, как нечто само собой разумеющееся, спокойно и даже весело. Наблюдая и слушая их, Ланни подумал: «Социальная система производит антитела против фашизма».