Эптон Синклер - Широки врата

Ланни вернул арендованный автомобиль, заплатил согласованную цену, а также обменялся благодарностями и любезностями. Это была его последняя обязанность, за исключением того, чтобы дать его танцующей сестре немного денег и пообещать ей немного больше. Ей было трудно понять внезапные изменения его настроения, от скупости к щедрому великодушию, а затем обратно. «Мы всё ещё можем узнать кое-что об Альфи», — заманчиво сказала она.

Он ответил: «Если узнаете, сообщите мне, и я приеду».

Он сел на поезд в Кадис, а в гавани удачно нашел шведский пароход, отплывающий в Марсель. Он заказал каюту и позвонил по телефону в Севилью и по поручению сеньора Лопеса договорился, чтобы «домашнюю мебель» погрузили на то же самое судно. Сам Ланни взошёл на борт с его рулоном, который выглядел как чертежи, и никто не спросил, что в нем. Его последним действием до того, как судно вышло в море, было отправление двух телеграмм. Одна Бьюти с просьбой встретить его, а другая Альберту Ромни, Авенида Палас Отель, Лиссабон, говорившая: «Семья присоединяется к наилучшим пожеланиям всем хорошо здесь»

Следующие два дня были вечным шведским столом. Он был в Стокгольме один раз, на круизе яхты Бесси Бэдд , так что он был готов к огромным шведским блюдам. Офицеры практиковали свой английский на нём, и он рассказал им о франкистской Испании со строго нейтральной точки зрения. Он не забыл, что это была военная зона, и он даже не писал писем, пока не прибыл в безопасности на землю Французской Республики. Когда судно пришвартовалось, его встречала цветущая мать, счастливо махавшая ему. Она была одна, за исключением шофера, и Ланни понял, что это значит. Она хотела услышать его рассказ прямо по горячим следам.

Они отослали шофёра пообедать, а Ланни сам сел за руль и покатал её, чтобы побыть наедине. Она была одной из тех немногих, кто был ознакомлен с реальными фактами. Она слушала, сложив руки и со слезами на глазах, потому что он был в такой страшной опасности, и будет продолжать делать такие вещи, ее единственный и ее драгоценный сын! Он сказал: «Все в порядке, и семья будет рада видеть Альфи. Не забудь историю, которую он собирается рассказать. Когда он приедет, ты можешь сказать, что слышала её от семьи. Кроме того, ты можешь написать и рассказать о ней Марселине».

Они пошли в гостиницу, и он угостил ее скромным завтраком, держа кувшин со сливками на своей стороне стола. Затем он написал несколько записок. Одна пойдёт авиапочтой Рику, говоря: «С Альфи всё хорошо, он на пути к вам. Не говорите никому, кроме семьи, пока не увидите его, вы поймете, когда вы услышите его историю». Другая была Труди и пойдёт обычной почтой, потому что они согласились не пользоваться телеграфом, и все письма должны были быть самыми простыми и дешевыми, не вызывающими интереса. «Большая картина чудесна», — писал он. — «Она тщательно упакована и отправлена в Англию. Мне любопытно увидеть ваши новые эскизы. Прибуду в течение нескольких дней». Если какому-либо агенту гестапо удалось бы похитить эту записку, вряд ли он узнал бы много.

Ланни видел разгрузку «домашней мебели» с корабля и договорился с таможенными брокерами, чтобы сложили её в огнестойкий склад в ожидании дальнейших указаний. Тогда шофер вёз их в Бьенвеню, Ланни говорил об искусстве и архитектуре в Южной и Западной Испании, а Бьюти сообщила последние сплетни Побережья удовольствий. Все это было предназначено для шофера, так как слуги, так или иначе, знали все.

Бьюти сказала: «Кстати, у меня записка от человека по имени Хосе, который говорит, что он встречал тебя в Испании. Я как раз собиралась послать за ним, когда пришла твоя телеграмма».

«Где он?» — спросил Ланни.

— «Он в Каннах».

«Он помог мне. Я расскажу тебе о нем». — Он уже рассказал ей его историю, а теперь он вынул какие-то бумаги из кармана и написал на обратной стороне конверта: «хромой официант», и показал ей слова.

Так его первой обязанностью по прибытии домой стала телеграмма, говорившая Хосе взять такси и приехать. Бьюти находилась в состоянии тревоги, ибо слуга так много значит для женщины, особенно дворецкий, который руководит другими. Но у Лиз развилось такое страшное варикозное расширение вен! И если Ланни был уверен, что этот бедный калека сможет выполнять свои обязанности, вряд ли он может иметь впечатляющий внешний вид, но если он действительно может выучить французский язык, и если он не будет воровать серебро! — «Ланни, ты так безрассуден давать обещания, которые приходится выполнять мне!»

Тем не менее, все оказалось в порядке. Хосе достал себе приличный черный костюм и галстук, и все было готово к его роли. Его хромота не была оскорбительной, и он был скромным, благодарным и серьезным человеком, хорошо испытанным судьбой. Он рассказал историю своего бегства из Касереса. Он заплатил водителю пустого грузовика, чтобы тот довёз его до Кадиса, и проехал весь путь, лежа под одеялами только с куском хлеба и бутылкой воды. Он достал место на корабле в Марсель. Сбережений всей его жизни едва хватило, чтобы добраться сюда и экипироваться. Ланни перевел то, что он рассказал, а мать была тронута. Она сказала Ланни: «Дай ему немного денег, и скажи ему, чтобы он вернулся в Канны и попросил кого-нибудь там поучить его французскому. Он не должен появиться здесь, пока я не объяснюсь с Лиз и не удалю ее из дома. Иначе она может выплакать глаза». Хосе были вручены деньги и даны эти инструкции, потому что он сильно волновался об этом.

Далее Ланни навестил Сеньору Вильярреал и рассказал ей, что он сделал. Он объяснил, что должен заехать в Париж на неделю или около того, и после он будет готов вернуться в Марсель, упаковать картины надлежащим образом и взять их в Нью-Йорк. Он рассказал ей новости об ее друзьях, и как обходительны они с ним были. С сожалением он рассказал ей о страшном беспорядке, который наделали итальянцы в Испании. И она решила, что его совет был хорош. Она похвалила добросовестного искусствоведа, и до конца своей жизни не узнает, как он воспользовался её знакомствами.

Все на борт и в Париж! В этом городе-светоче жила жена Ланни. Иногда он просыпался в середине ночи и был поражен, когда осознавал, что у него другая жена. И почему он должен был оставлять её все время? Возможно, жена думает о том же. Жены склонны быть в одиночестве.

Теперь он собирается к ней, и гул двигателя соответствовал току его крови. Ветер, который обдувал его автомобиль, исходил от нее, и она говорила: «Скорее! Скорее!» Но встревал другой голос: «Успокойся!» Ибо шел дождь, и эта дорога вверх по долине Роны может быть скользкой местами, и было бы лучше прибыть позже, чем не прибыть никогда.