Фритцше Клаус - Цель – выжить. Шесть лет за колючей проволокой

Посредине большого зала стоял длинный ряд столов с узкими проходами между ними. Перед столами длинные очереди ждущих обыска «выпускников», за столами контролеры в форме войск МВД. Всем приходилось опорожнять сумки и все карманы, разложив все имущество на столе. Контролеры брали в руки каждый предмет, осматривали в поиске тайников и перекладывали в сторону. Затем следовал телесный обыск. При каждом контролере стоял высокий металлический барабан, куда сбрасывали те предметы, которые считали недопустимыми.

При удовлетворительном осмотре разложенных на столе вещей обыскиваемого пропускали по проходу между столами и разрешали с той стороны собрать имущество в сумку и карманы. Тот, кого пропустили, находился уже в «белой» зоне.

Настала моя очередь. Усердно разложил я все предметы, в том числе фотографии, и предъявил священную справку, на которую контролер и внимания не обратил. Но мной выдумана была специальная стратегия, как овладеть благосклонностью самого контролера. Из пятидесяти пачек сигарет я положил на самый край стола над барабаном пять пачек и при дальнейшей раскладке их тронул пальцем так искусно, что траектория падения имела свой конец в самом барабане. Видно было, что контролер заметил умышленность моего действия, но он с неподвижным лицом продолжал осматривать кучу предметов. Технические монографии, мои любимые учебники, он объявил недопустимыми и осторожно уложил их на сигаретные пачки в барабан. Насчет краткого курса истории ВКП(б) он колебался и позвал офицера. Пролистав книгу, тот разрешил допустить эту библию сталинских преступлений. Затем контролер с большим интересом прочел мою справку и на фотографии даже не посмотрел. «Ура!» хотелось кричать, когда он меня пропустил через проход.

Только теперь степень надежды быть выпущенным на свободу повысилась до 90 %. Были слухи, что одного пленного выпустили и опять вернули. Пропустили его через границу в Бресте и вернули в лагерь в глубокую Россию после трехсуточного пребывания в советском лагере г. Франкфурта на Одере.

Снова сели в вагоны, которые теперь уже катились на немецких колесных скатах. Майор Фикс все еще ехал с нами и заботился о благе нашем. Проезжая по большим лесным массивам восточной Польши, он приказал держать двери вагонов закрытыми, потому что не исключалась опасность обстрела эшелона польскими бандами. Немецкий железнодорожник рассказал, что неделю тому назад в той же области польские бандиты остановили поезд при помощи баррикады из бревен, напали на сопровождающих военных, раздели их и отняли оружие. Немцам вреда не причинили. Вот и объяснение тому, что при каждой остановке эшелона караул прыгал с вагона и расставлялся в оборонительном порядке с автоматами наготове.

Проехали по Польше за два дня, с весьма короткими остановками для выдачи пищи. Настроение поднималось с каждым часом. Ребята начинали петь песни, все чаще поднимался хохот. Весело стало у нас на душе.

8 апреля 1949 года около полудня пересекли реку Одер под Франкфуртом, пересекли новую восточную границу Германии. Майор Фикс повел колонну с сортировочной в советский репатриационный лагерь, где нас разместили по баракам, покормили и выстроили для раздачи документов об освобождении из военного плена.

В последний раз майор Фикс собрал «своих» ребят на прощание. Речь его словами передать не могу, помню только, что у многих и у меня тоже потекли слезы. Он закончил, и вдруг к нему приблизилась группа сильных людей, они подняли его на плечи и тронулись в путь по территории лагеря. Запели мы веселые песни, чтобы таким образом отблагодарить этого настоящего человека.

Но мы еще находились под советской стражей. Пришлось провести в этом заключении одну ночь, пока не дали приказ выстроиться для отправления в лагерь германского Красного Креста. Могу закрыть глаза и воспроизвести в памяти события последующего часа, как в кинофильме. Стоим в шеренгах у ворот лагерной зоны. Подходят к воротам духовой оркестр и человек 50 медсестер Красного Креста. По команде офицера отворяют ворота. В последний раз двигаемся по командам «направо» и «шагом марш». Духовой оркестр занимает место впереди колонны, трогается в путь, и под музыку оркестра мы маршируем по дороге на свободу. Медсестры сопровождают колонну справа и слева, и кто скажет, сколько литров слез промочили поверхность мостовой этой трассы в новую жизнь?

Передо мной новый отрезок жизни, проблемы которого пока еще неясны. За мной шесть лет жизни, которая была тяжелой, очень тяжелой, по высшей мере. Но я мыслями все снова возвращаюсь к словам той цыганки, с которой встретились на берегу реки Клязьмы. Правду она предсказала: «Спасение из несчастья!» Война сожрала миллионы людей – а я жив. Война искалечила миллионы людей – а я здоров. Несчастьем, что ли, такой результат назвать? К тому еще научился не только русскому языку, а также многому другому. Годы плена я пережил не зря. И есть о чем вспоминать. Как ни странно, чем дальше я отдалялся от центральной России – как по дистанции, так и по времени – тем яснее становилось мне, что от тоски по России никогда за всю жизнь избавиться мне не суждено. Сегодня 75-летнему старику к тому же ясно, что эта тоска сосредоточилась на одном человеке – Жанне!

На справке о выпуске из военного плена у меня дата – 8 апреля 1949 г. Направление нам дали до ближайшей к месту жительства железнодорожной станции. В кармане 30 марок, очень скромная зарплата за то, что 6 лет искупал вину за тех, кто в плен не попал.

В Берлине я впервые видел разрушенный бомбами и сухопутными боевыми действиями германский город. Я стоял у окна вагона и силился сдержать слезы. Очень похоже на развалины Сталинграда, но вид столицы родной страны иначе действует на человека, чем вид чужого города.

Брат встретил меня на станции и повез домой на телеге с мулом в упряжке. Проезжая возле церкви родной деревни, показал мне место на памятной доске павшим за родину, где до 28 августа 1945 года написаны были фамилия и имя мои с датой гибели 20 июня 1943 года.

Известие о том, что я жив, родителям принес один товарищ, которого из сталинградского лагеря отпустили в июле 1945 года по причине хронической дистрофии.

Старший брат – командир эскадрильи – решил объявить меня павшим, потому что экипаж одного из наших бомбардировщиков якобы видел над Каспием самолет, который загорелся и упал в море. В связи с тем, что в эту ночь на базу вернулись все самолеты, кроме нашего, сомнений в гибели потерянного экипажа не было.

На работу устроился скорее, чем мог ожидать. Переводчиком в одном объединении народных предприятий, меня устроили без какой-либо проверки моих знаний и профессионального опыта. Переводчики русского языка с техническим образованием – крайний дефицит в советской зоне. Нашел я рабочее место через посредничество семьи одноклассника, который в плену не был и как раз сдал экзамен дипломированного геолога в университете. Как я ему завидовал! Оклад мне платили неплохой, а с работой справлялся без особых усилий.