Алексей Кулаковский - Расстаемся ненадолго

Не многое Костя разузнал в том дальнем заводском поселке, где в первые дни войны встречался с Андреем и Верой. Об Андрее ему сказали, что перед самым приходом сюда немцев он исчез. Не попал, слава богу, в лапы оккупантам. И все. Куда исчез, при каких обстоятельствах, дознаться не удалось. Говорили местные люди, что одновременно оставила родной дом и Вера, однако с Андреем она ушла или одна, никто не знал. Видно, не знали этого и родители.

Ни родителей Веры, ни ее сестер Костя не застал. На месте их хаты стояла лишь обугленная печь с длинной трубой. Рядом лежала охапка сухих поленьев, снег возле припечка был вытоптан. Мало домов уцелело в поселке. Горел он за время войны раз десять, а сколько раз бомбили, никто и сосчитать не мог. Завод, наполовину разрушенный, не работал, рабочие разбрелись кто куда. Хотели оккупанты согнать оставшихся на ремонт завода, но ничего из этого не вышло. Начнут ремонт в одном корпусе, тотчас в другом случится или пожар, или взрыв.

Расспрашивая о Вериных родителях, Костя узнал обо всем, что тут было. В первый день, ворвавшись в поселок, фашисты бросились к обрыву над рекой и открыли огонь по людям, которые на лодках, на челнах, на чем только можно было переправлялись на другой берег.

Сашка сидел в это время в пещерке, выкопанной им же самим под обрывом. Выстрелы над головой, жуткие крики женщин и детей на реке раздирали мальчику душу. На тихом плесе колыхались, плыли по течению узлы с одеждой, домашний скарб, а между ними мелькали, всплывая, исчезая, головы людей, руки, кончики пальцев детей… Лодки и челны, пробитые пулями, медленно наполнялись водой. На некоторых лежали люди, и Сашка не мог разобрать, живые они или нет. Он дрожал от волнения, страха. За пазухой у него были две гранаты, подобранные у железнодорожного моста. Еще вчера там несли охрану красноармейцы, все до единого знакомые мальчику: он часто носил им ягоды. «Бросить одну гранату на обрыв?» Нагретые на солнце, они почти не слышны были за пазухой, можно только догадываться, где их кольца. Вынуть кольцо, и готово… Сашке показывали, как надо бросать гранаты.

Вдруг неподалеку из воды вынырнула головка с маленькими косичками. Булькнула в ужасе открытым ртом и снова исчезла. В косичках ленты, не то черные, не то вишневые. Сашка быстро вытащил из-за пазухи гранаты, сложил в пещерке, нырнул в воду и скоро поймал тонкую косичку…

Чуть не до сумерек не вылезал он из пещерки, как мог ухаживал за посиневшей девочкой. Она лежала бочком на желтом песке, тихо стонала и дрожала.

– А тут у тебя не болит? – спросил Сашка, трогая мокрую косичку.

– Нет, – ответила девочка.

Мальчик вспомнил, как еще вчера он оттаскал ее за косы: она показала ему язык и поморгала часто-часто, так, как это делает Сашка. А сейчас жалко было девочку: не верилось, что не болит голова от того, что, спасая, он тащил за волосы…

Потом, в последующие дни, фашисты шарили по хатам, по сараям, всевозможным закуткам, искали красноармейцев и оружие. Какой-то гад шепнул им, что у Вериных родителей жил красноармеец, даже командир. В избу ворвались трое фашистов, начали обыск. Устин Маркович был в это время дома, сколачивал какой-то ящик, а Полина Михайловна штопала старый мешок. Был тогда дома и Сашка, но он спрятался в сенцах, боясь, как бы немцы не арестовали его за гранаты. Галя и Валька еще утром побежали на хутор к тетке.

Перевернув все, что было в хате, фашисты нашли запасной комплект обмундирования Андрея. Яростно заболботав, долговязый, плосколицый немец брезгливо взял в руки гимнастерку с синими петлицами и подошел к Устину Марковичу.

Хозяин встал. Пред ним – холодные стеклянные глаза, сухая шея с выпяченным кадыком. Вспомнилось, как однажды в прошлую войну он, Маркович, в рукопашном бою схватил за кадык вот такого людоеда-немца, свалил под ноги. Может быть, вот этот самый фашист сбросил бомбу на маленькую Ларку, избивал старых рабочих за отказ идти на завод, лежал на желтом обрыве над рекою и расстреливал женщин, детей…

Устин Маркович глянул фашисту в глаза, и тот заморгал, невольно попятился.

– Дгей! – сквозь зубы прохрипел фашист. Что это означало: «дай» или «где»?

– Он пошел на фронт, – спокойно ответил Устин Маркович, хотя и видел, что немец по-русски не понимает.

– Дгей! – уже изо всех сил крикнул фашист и хлестнул гимнастеркой старика по лицу. Устин Маркович с места не сдвинулся, даже глазом не повел. Только редкие седые пряди волос смахнулись на лоб, прикрыли вдруг ставшие глубокими морщины.

В лютой злобе фашист поддал ногой ящик, который мастерил Устин Маркович. Железный, с длинной ручкой, молоток отлетел с ящика под скамейку.

– Дгей! – повторил фашист свое, очевидно, единственное «русское» слово и потряс гимнастеркой перед лицом хозяйки. Старушка испуганно смотрела на Устина Марковича, не зная, что ответить, что надо делать.

– Дгей, дгей, дгей! – закричал фашист в бешенство и начал хлестать ее по лицу гимнастеркой.

Сашка выбрался из своего тайника между шкафом и стеноп, заглянул в открытую дверь. В этот момент долговязый ударил мать кулаком, и она упала. Жалость к матери, ненависть к фашисту пересилили страх, и мальчик с криком вскочил в комнату. Фашисты били мать лежачую. Стиснув кулаки, Сашка коршуном бросился на врагов, но отец опередил его: выхватив из-под скамейки молоток, он с размаху опустил его на голову долговязого, а другому рассадил перепосицу…

Третий успел выстрелить.

– А-а-а! – иступленно закричал мальчик и выхватил из рук упавшего отца молоток.

Третий фашист выстрелил еще раз, пхнул Сашку ногой и вышел из хаты.

…Сашка не мог вспомнить, как очутился под кроватью, сколько времени прошло, когда он опять увидел фашистов. Теперь их было много. Пороховой едкий дым щекотал в носу, сдавливал дыхание. Немцы суетились возле стола, и автоматы их время от времени, сталкиваясь, позвякивали. Сашка чуток пошевелился, почувствовал, что мог бы встать, и вдруг похолодел от страха: неужели только он один остался в живых? Фашисты с холодным равнодушием переступали через лежащего отца, а мать затолкали под скамейку. Что здесь произошло?.. В голове какой-то противный шум, в левом боку глухая боль… Вспомнились выстрелы, крики, замелькали злые стеклянные глаза… На миг все это закрыло огромное холодное дуло какого-то оружия… Черт знает, что это за оружие. Из дула идет вот этот едкий, вонючий дым…

Немцы хлопочут над своими двумя убитыми солдатами. Все они очень похожи на долговязого. Вот один фашист вертит в руках отцовский молоток, хлопая глазами. Сашке кажется, что молоток сейчас вырвется из рук немца и ударит по затылку того фашиста, что склонился над долговязым…

…Немцы берут трупы своих на руки, выносят. Сашка слышит, как они запирают двери сначала в хате, потом в сенях. Становится тихо до жути, и Сашка даже свое дыхание слышит, частые, трепетные удары сердца. Он не рад, что все это чувствует, слышит, ибо хочет прислушаться к другому. Ему кажется, что поблизости еще кто-то дышит, очень слабо, прерывисто.