Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле

Бережной горько рассмеялся. Взглянув на крутую оленью тропу, по которой в сумерках они спускались в долину, он отрицательно качнул головой:

— Нет, обратно мы не пойдем. Я не хочу, чтобы лошади и мы сами сломали здесь шеи.

Тучный луг в межгорной котловине насытил всю ночь кормившихся лошадей. В мышиных норах якуты раскопали дикий лук и съедобные коренья. Но голод продолжал мучить людей.

Подъем другим путем в гору привел к невероятному открытию: впереди слышался грозный плеск волн, и в воздух поднимались пары морского тумана.

— Я ошибся, — хмуро признал Бережной, исподлобья взглянув на мичмана. — А вы, кажется, были правы. Куда теперь?

Вновь спустились в долину, и Матюшкин предложил идти по руслу впадавшей в озеро реки. Теперь уже никто не возражал ему. Еще одна ночь застала на дне каменного ущелья, и нечего кинуть в закипающую воду подвешенного над огнем котла. Якут Анисим тихо дернул Матюшкина за рукав, шепнул:

— Отойдем в сторону, тойон.

Вслед за якутом мичман пошел к пасущимся поблизости лошадям. Там, где их уже не могли видеть другие, якут вытащил из-под замшевой оленьей кухлянки небольшую утку.

— Откуда она?

— Подбил по дороге камнем. Съешь ее, тойон. Только ты можешь вывести нас. Тебе нужны силы.

Взяв утку, мичман вернулся к костру и без раздумий бросил ее в общий котел. Хоть чуть-чуть голод был утолен. Якуты сгрызли и все кости.

Ночь выдалась холодной, а утром пошел сильный снег. В поисках дров перетрясли все тюки, и тщетно. Чтобы отогреться и вскипятить чай, пустили на костер шесты от палатки. Русло реки в конце концов привело к распадку, и, следуя вожатому, караван начал подниматься наверх. Заночевать пришлось на вершине горы. Теперь не было и дров, и люди пытались согреться, прижимаясь к теплым бокам прилегших на снег лошадей.

Спуск с седловины оказался опаснее подъема, и только вязкий сырой снег помогал тормозить и не скатиться в пропасть. Голод и неуверенность в том, что им суждено вернуться к родным домам, по-разному, как подметил Матюшкин, действовали на его спутников. Бережной, отойдя на привале от общей группы, вставал на колени и, осеняя себя крестным знамением, истово молился, взывая к Господу о заступничестве, милосердии и спасении их жизней. Якут Анисим что-то заунывно пел на своем языке. Другой прыгал и скакал по камням, производя впечатление человека, у которого «не все дома». Матюшкин же пытался изгнать черные мысли воспоминаниями о лицейских друзьях — о Кюхельбекере, всегда флегматичном добряке Дельвиге, о проказах стихотворца Пушкина... Как веселы и остроумны были их общие забавы!

Шатаясь от слабости и подумывая, не пора ли, чтоб утолить голод, пристрелить одну из лошадей, добрели днем до гряды холмов и пошли наверх. Вера, что удастся вырваться из кольца гор, уже едва теплилась у заплутавших странников. Но что это темнеет внизу, на равнине?

— Лес, лес! — раздалось почти одновременно из нескольких глоток.

Подзорная труба позволила лучше рассмотреть небольшую рощу лиственниц. А невдалеке от нее видно и озеро.

Напрасно подстегивали они лошадей, побуждая двигаться вскачь. Измученные животные, как и люди, плелись еле-еле.

— Надо все же подстрелить одну. Конина подкрепит нас, — вернулся мичман к одолевавшей его мысли.

— Нет, тойон, — возразил якут Анисим. — Они уже больны. У них плохая кровь. Мы тоже заболеем, если съедим их мясо.

— Он прав, — подтвердил Бережной. — Только Бог поможет нам.

Так дотащились до берега озера и без сил рухнули на покрытую снегом траву.

— Анисим, — Матюшкин потряс уже засыпавшего якута, — где-то у нас была сеть. Надо забросить ее.

Якут с трудом встал, осознав простоту и разумность этой мысли. Он распаковал один из тюков, достал сеть. Снял с лошадиной спины привязанную к ней легкую лодку — ветку и отнес ее к воде. Мичман передал ему сеть, и, отплыв подальше от берега, якут начал аккуратно опускать сеть в воду. Вернувшись, он вновь лег на землю и тут же уснул. Сон сморил и мичмана.

Разбудило солнце. Поднялся один, другой... Встал и Матюшкин. Взглянул на часы: ого! Скоро и вечер. Сеть по-прежнему недвижно лежала на воде.

— Анисим, — воззвал к якуту Матюшкин, — не пора ли проверить улов?

В сети действительно кое-что оказалось: три крупных жирных чира, несколько сигов.

— Господь помог! — рухнул на колени Бережной.

Чуванец уже ожесточенно рубил ближнее дерево. Затрещал костер, и вскоре из котла пошел ароматный рыбный дух. Подкрепившись, повеселели и на отдохнувших лошадях поехали дальше. Теперь уже каждый верил, что смерть прошла стороной. К вечеру добрались до Анюя и на устье впадавшего в нее ручья стали располагаться на ночлег.

— Гуси! — устремив глаза в небо, задумчиво сказал Бережной.

— И сокол над ними кружит, — углядел Матюшкин.

Примерившись, хищник камнем упал на одну из птиц. И что это? Смертельно раненый гусь стал стремительно расти, приближаясь к земле, и рухнул чуть не на головы изумленно наблюдавших эту картину путников. Подобрав мертвую птицу, Бережной благоговейно перекрестился:

— Господь услышал наши молитвы. Помог опять!

В долине Анюя немилосердная прежде судьба, словно в награду за терпение, решила сторицей воздать страдальцам за испытанные ими лишения.

Следующий привал устроили в тополиной роще, на мыске, образуемом при впадении в Анюй малой реки. Рядом — пышный луг, прекрасное пастбище для лошадей.

— Рыба скатывается, уходит в ямы. Надо построить закол, — предложил один из якутов, и, согласившись с ним, дружно взялись за дело.

Приток Анюя перегородили дровяным забором с небольшим отверстием внизу и против ловушки закрепили сеть. В ожидании разожгли жаркий костер: к ночи начало подмораживать. Солнце едва скрылось за холмами, и облака еще светились его отблесками. Не прошло и часу, как сеть стала дергаться и утопать в воде. Взявшись за канаты, вытащили ловушку на берег. Внутри все плескалось, кипело, рыбы прыгали вверх, пытаясь уйти на свободу. Улов оказался богат, и Бережной не поленился пересчитать пойманных рыб — их оказалось без малого двести: голец, муксун, чир... Досыта наевшись, вновь поставили сеть.

Воспоминания о голодных муках еще были слишком свежи у каждого, и все стремились запастись впрок. За ночь ловушку опустошали несколько раз, через час-полтора. Место было выбрано фартовое: к утру общий улов составил почти тысячу штук. И только тогда позволили себе прилечь на отдых.

Когда встали, Матюшкин заикнулся: не пора ли двигаться дальше? Запас пищи есть, голод им не грозит. И тут же град упреков посыпался на него: кто же уходит от своей удачи? И даже Бережной встал на сторону проводников.

Днем рыба не пошла. Но ночной улов вдвое превысил результат предыдущей ночи. Рыбы было уже так много, что, посоветовавшись, единодушно порешили, что всю везти не стоит. Надо сделать склад, сайбу, и часть запасов оставить здесь. Быть может, этот пищевой склад спасет от голодной смерти семьи кочующих здесь чуванцев или юкагиров. А за сохранность рыбы при наступивших морозах можно не волноваться.