Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле

Стоял самый конец августа, и Бережной вспомнил, что ныне день тезоименитства государя императора Александра I и надобно достойно его отметить. Якуты взялись поварить. Кроме отварной рыбы, сделали из нее шашлыки, малосолку. Приправили кушанья найденным на лугу диким луком и питательными травами. Жалели лишь, что запас водки кончился. Но и без нее молитвы в честь государя, Белого царя и Сына солнца, как называли императора якуты и юкагиры, звучали вслед за Бережным дружно и слаженно. В благодарность за усердие купец угостил проводников мешочками табака, который так и не удалось выменять на другой товар у чукчей.

Едва двинулись на отдохнувших лошадях дальше, как обнаружили в роще чуванскую сайбу и в ней запас зимней одежды. Бережной перекрестился:

— Бог слышит молитвы, спасает нас!

Одеты были легко, по-летнему, и морозы начали основательно донимать. Для всех шестерых путников в сайбе нашлось по меховой кухлянке, паре рукавиц и теплой обуви из оленьих шкур. Взамен оставили в сайбе табак, порох и свинец и вбили рядом крест, указывающий направление к рыбному складу.

Морозы быстро крепчали, и притоки Анюя сковал лед. По ночам тонкий ледок образовывался и на большой реке. Вплотную подступавшие к ней горы вынуждали всадников иногда несколько раз на день переходить с одного берега на другой. Но вода заметно упала, и на шиверах это не представляло особых трудов.

Уже и чуванская одежда недостаточно оберегала от холода, и, чтобы согреться, слезали с лошадей и шли рядом с ними пешком.

Так добрались до юкагирского становища. Бережного и проводника-юкагира многие здесь знали, и гостям выделили, освободив ее, самую большую юрту. В теплом помещении, под укрывшим от непогоды пологом, сон был крепок как никогда.

— Я, Федор Федорович, — твердо, с сознанием, что он сделал для своего спутника все, что мог, объявил наутро Бережной, — решил на пару недель здесь задержаться. И сам отдохну, да и лошадям пора хороший отдых дать. Так что уж дальше вы сами.

Сообщение было не из самых приятных. Но что ж делать? Поблагодарив купца за помощь, Матюшкин, скрыв неудовольствие, ответил:

— Река еще не стала, поплыву по реке.

Путь отсюда до Нижнеколымска был немалым, не менее пятисот верст. На реке же через неделю-две следовало ожидать ледостав. Но об этом мичман предпочитал пока не думать.

Старейшина юкагирского рода посоветовал сколотить для плавания крепкий плот, и с помощью местных жителей через несколько дней он был готов. По мнению мичмана, плот получился неуклюжим с виду: узким с одного конца, где связали вершины осиновых бревен, и широким с другого. Пустоты заполнили вбитыми меж толстых бревен мелкими лесинами, и все сооружение было стянуто ивовыми прутьями. Однако испытания показали, что клинообразная форма дает плоту хороший ход на воде. Для управления сделали пару весел и шесты.

В качестве лоцмана старшина дал в спутники мичману пятнадцатилетнего сына, крепкого и быстрого в движениях парня по имени Пурама. По словам отца, он хорошо знал реку и опасные места на ней. Свои таланты Пурама показал уже на первых верстах пути, подстрелив из лука бежавшего берегом оленя. Пока съестных припасов было вдоволь, и тушу животного, чтобы мясо не испортилось, опустили в воду и, привязав к плоту, потащили буксиром.

Наряду с достоинствами, плот обнаружил вскоре и свои изъяны. Управлять им было сложно: зацепившись одним концом за камень, он начинал вращаться и шел кормой вперед. При спусках с порогов заостренный конец зарывался в волны, и бьющая спереди вода с ног до головы обливала гребцов. В довершение неприятностей мичман обронил на порогах огниво, и два дня мерзли, не имея возможности высушиться.

К счастью, на берегу был замечен недавно покинутый людьми, но еще тлеющий костер. Пристали, разожгли его на всю ночь и наконец-то полакомились отварной олениной и подсушили одежды. Перед отплытием тщательно собрали горящие угли и положили их в котел. Матюшкин шутливо сказал:

— Повторяй за мной, Пурама: «Торжественно клянусь, что буду беречь эти драгоценные угли пуще собственного глаза!»

Молодой юкагир с улыбкой повторил клятву.

И вот уже знакомое Плотбище. Старшина почти опустевшего селения жаловался, что охота опять была неудачной и народ его голодает. Он с сочувствием осмотрел почти разбитый на порогах плот.

— Шибко худое судно! — вынес старик свой вердикт и предложил плыть дальше на его карбазе.

На лодку поставили парус и при попутном ветре продолжили плавание. Лед уже крепко схватил реку у берегов, но на стремнине был еще тонок, и карбаз без труда ломал его.

Предвидя, что скоро река окончательно покроется льдом, Матюшкин арендовал в следующем селении несколько собак с нартой. Величина судна позволяла принять их на борт. Но далеко пройти не удалось. Через пятьдесят верст крупные льдины прижали лодку к лесистому острову посреди реки. Сплывать дальше уже не представлялось возможным. С трудом, по пояс в ледяной воде, выбрались на землю и вытащили за собой собак и вещи.

— Что ж, Пурама, будем здесь зимовать! — весело объявил мичман своему спутнику.

Парень понимал юмор и лишь рассмеялся в ответ.

Нарубив жердей и ветви лиственницы, устроили шалаш, сверху покрыли его мхом и все сооружение облили водой. Лед, сковавший жилье, сделал его прочным и непроницаемым для ветров.

Спустя три дня рискнули продолжить путь на собаках. Дважды лед проламывался под нартами, но все обошлось, а потом покров стал так крепок, что можно было ехать без всякой опаски, и собаки побежали резвее.

В ламутском стойбище позаимствовали рыбу для корма собак, и через пять дней мичман Матюшкин благополучно прибыл на нижнеколымскую базу, где его с нетерпением ждали друзья.

Итак, одна, последняя весна оставалась для поисков лежащей в Ледовитом море земли, и подготовку к походу начали загодя. В декабре Врангель отправился за ездовыми собаками на Индигирку и Яну, и с помощью встреченного в Усть-Янске лейтенанта Анжу ему удалось уговорить старейшин предоставить для двухмесячного путешествия пятнадцать нарт с полными собачьими упряжками.

По маршруту движения, вплоть до оборудованного стана на Большой Баранихе, были устроены склады с кормом для собак. Даже доктор Кибер, испытывавший, кажется, чувство вины за то, что по болезни не смог участвовать в нескольких походах, на этот раз уверял, что теперь с ним все в порядке, и просил не бросать его в Нижнеколымске в тоскливом одиночестве.

Однако Врангель опасался, что поездки на север в поисках terra incognita доктор не выдержит. Да и что там ему изучать среди льдов?

В феврале Врангель изложил коллегам свой план: