Исай Калашников - Гонители

— Хорезмшаха Мухаммеда. Владетеля сартаулов.

— Позовите сюда сартаула Махмуда. Рассказывай, Джучи.

Он часто перебивал сына вопросами. Ему хотелось знать о владетеле сартаулов как можно больше. И какой он из себя, и как одеты его воины, какое у них оружие, как они сражаются. То, что Джучи сам поехал на переговоры, рассердило его.

— Это глупость! Тебя могли убить.

— Убить могли и другого, отец.

— Но ты — мой сын. Этот Мухаммед потом бы везде хвастал, что он снял голову сыну самого Чингисхана. Я недоволен тобой, Джучи. И тобой, Субэдэй-багатур.

— В любом сражении я и другие твои сыновья рискуем головой, — упрямо возразил Джучи.

— Пасть в сражении и отдать свою голову просто так, даром, — разница.

Не умничай, Джучи, а слушай, что тебе говорю я. Кто мнит, что понимает больше старших, тот ничего не понимает.

Сын замолчал.

В юрту вошел Махмуд Хорезми. Этот человек, до глаз заросший бородой, со своим караваном проникал повсюду, выведывал все, что хотел знать хан.

Под его началом немало мусульман, и все служили хану верно. Правда, а награда за службу была подходящая… Махмуд, кланяясь и оглаживая бороду, начал было сыпать пышное пустословие приветствий (до чего любят всякие сверкающие слова эти сартаулы!), но он прервал его:

— Ты из Хорезма?

— Твой ничтожный раб родился там.

— Кто у вас владетель?

— Хорезмшах Мухаммед, да продлит аллах его… э-э… — Купец запнулся, глаза его с синеватыми белками засмеялись. — Да будет ему во всем неудача!

— Что это за владетель? Не вздумай принижать его, чтобы я возвысился в своих глазах. Говори правду.

— Великий хан, владения хорезмшаха обширны и богаты, войско храброе и многочисленное.

— Сколько же у вас воинов?

— Мне трудно сказать. Но, думаю, хорезмшах может выставить не менее тридцати — сорока туменов.

— Ого! Не прибавляешь?

— Для чего? Я служу тебе, великий хан.

— Крепок ли, един ли его улус?

— Нет, великий хан.

— Почему?

— Большинство владетелей разных султанов, эмиров хорезмшах покорил в последние годы…

— Я тоже подвел под свою руку многие племена и народы недавно. Ты хочешь сказать, у нас с ними все одинаковое?

— Может быть, в чем-то и одинаковое. Мне судить об этом трудно. Я давно не был на родине.

— Скажи, если все одинаковое, почему ты здесь?

— Великий хан, в твоих руках дороги для купеческих караванов, идущих на восток. Чем будешь сильнее ты, тем безопаснее дороги, тем больше прибыль у купцов. Ты, великий хан, надежда всех, кто торгует или хочет торговать в твоих куренях, в городах и селениях тангутов, китайцев…

— Думаю, ты говоришь правду. Ну, иди. Я позову тебя позднее.

Он проводил взглядом купца, долго молчал. Весть о хорезмшахе меняла все его замыслы.

— Видишь, Боорчу, не я врагов, а враги меня ищут… Все вы знаете, я повелел возвратиться Мухали, чтобы самому еще раз пойти на Алтан-хана.

Теперь я этого не могу сделать.

— Ты хочешь воевать с Мухаммедом? — спросил Боорчу.

— Не я хочу… Джэбэ, ты отправляйся во владения Кучулука. Приведи их к покорности, Кучулука убей. Сделай с остатками найманов то же, что сделал Субэдэй-багатур и мой сын с остатками меркитов. Как только мы прикончим Кучулука, пределы моего улуса придвинутся вплотную к пределам хорезмшаха.

Два камня, сталкиваясь, высекают искры… Я остаюсь тут. Добивать Алтан-хана придется Мухали. Он заслужил великих почестей. Как отличить его? Ни серебра, ни золота, ни редких камней, ни жен-красавиц, ни проворных рабов ему не нужно. Сам все добудет, усердствуя в стремлении исполнить мое повеление. Чу-цай, что давали прежние государи Китая своим воителям, украшенным всеми доблестями?

— Они жаловали титулы…

— Джаутхури? — скривился от пренебрежения хан.

— Почему только джаутхури? Есть и другие почетные титулы. Ван…

— У нас был уже один ван, другого не надо.

— Ваны тоже бывают разные. Например, го-ван — князь государства. Выше его может быть только сам император.

— Го-ван… Го-ван, — повторил хан, прислушиваясь. — Может быть, и подойдет. Я подумаю. А чем вознаградить тебя, мой храбрый Субэдэй-багатур, тебя, мой сын?

— Сражаться под твоим тугом, водить твоих воинов для меня награда, сказал Субэдэй-багатур.

Сын промолчал. Он хотел что-то сказать, но, как видно, не решился.

— Я подумаю, как вознаградить вас. Теперь ступайте отдыхать.

Джучи спросил:

— Отец, ты будешь сегодня у нашей матери?

Идти к Борте, постаревшей, ворчливой (для нее он все еще оставался Тэмуджином), хан не собирался. Но что-то мешало ему прямо сказать об этом.

Может быть, ждущие, просящие глаза Джучи, может быть, что-то другое.

В юрту впорхнула Хулан. Веселая, румяная, приветливая, сверкая украшениями, позванивая браслетами, прошла к нему, села рядом. Она обладала властью над ним, какой не было ни у одной из жен, и он с охотой сносил эту необременительную, порой даже приятную власть.

— Наш Кулкан не видел тебя уже несколько дней… Подари вечер нам.

Все-таки она умела приходить на помощь, когда это было необходимо. Он улыбнулся Джучи, развел руками — сам понимаешь, ты же мужчина… Сын не принял его дружеской доверительности. Поклонился ему не как отцу, как повелителю.

— Могу ли я попросить о милости?

Помедлив, он с холодком сказал:

— Проси.

— Прошу милости не для себя. Мы взяли в плен младшего из сыновей Тохто-беки. Он такой стрелок из лука, каких я не видел. Спроси у Субэдэй-багатура. И молод.

— Это так, — подтвердил Субэдэй-багатур и неожиданно разговорился: Он поистине не знает, что такое промах. Где нам не попасть в корову, попадет в коровий глаз.

Хан вспомнил, как гнался за хуланом, метал стрелу за стрелой — и все мимо… Они радуются силе и твердости руки, зоркости глаза какого-то недобитого врага, когда… Но об этом никому не скажешь. Досада росла в нем.

— Что же ты хочешь для этого… как его?

— Для Хултугана. Сохрани ему жизнь, отец. Такие люди рождаются редко.

Досада переросла в неясную обиду. Хулан это почувствовала.

Наклонилась к Джучи.

— Не взваливал бы на плечи отца все несущие, лишние заботы.

— Стыдись, он твой соплеменник, меркит, — укорил ее Джучи.

На висках Хулан качнулись подвески с крупными рубинами. Вспыхнули уши, стали ярче рубинов, но сдержанность не оставила ее.

— Тебе ли, Джучи, напоминать об этом?

— Тебе ли, женщина, встревать в разговор мужчин?

— Женщина создана для того, чтобы оберегать мужчин.

— И путаться под ногами, когда они того не желают.

Они говорили вполголоса, и со стороны все можно было принять за шутку. Но хан видел, как ширится, углубляется непримиримость сына и Хулан.

Гневно приказал:

— Хватит! — Глянул на нойонов — они стояли, потупив взоры, будто стыдились того, что слышали, — быстро-быстро пересчитал пальцы. — Джучи, для вас, моих сыновей, я завоевал столько земель, покорил столько племен и народов… И ты просишь… Не можешь обойтись без какого-то Хултугана, сына врага нашего рода! Не будет милости! Самое лучшее место для врага — в земле.