Исай Калашников - Гонители

— Кого же вы хотели бы видеть моим наследником?

— Одного из самых достойных твоих сыновей — Озлаг-шаха.

— Он еще мал. Ему не по силам будет править делами государства в мое отсутствие.

— Пока аллах не призовет меня, я буду с ним.

«Вот-вот, — зло подумал он. — Это тебе и нужно — править. Тебе и твоим кыпчакам. Ну ничего, такая радость вам даром не достанется».

— Я внял просьбе кыпчакских эмиров, моя бесценная мать, — пусть будет вечно над тобой благословение аллаха, — и надеюсь, что они будут ревностно исполнять мои желания… Поход будет трудным, война тяжелой.

— Ты собираешься в поход? Но твой враг Кучулук убит.

— Кучулук убит, но жив халиф багдадский.

— Халиф?!

— Халиф, — спокойно подтвердил он, радуясь испугу, мелькнувшему в ее глазах.

— Но, сын мой, не превышаешь ли ты дозволенное богом?

— Дозволенное богом превышает халиф, и я покараю его. Меч аллаха — в моих

руках.

Теперь он был сильнее матери. Он уступил ей и ее кыпчакам, и они должны уступить тоже. Еще не известно, кто выгадывает больше.

— Высочайший, — шейх прижал к груди руки, — в мире столько неверных.

Утвердив среди них законы ислама, ты стяжаешь славу великого воителя за веру. Зачем тебе халиф?

— Молчи, шейх! — грубо сказал шах. — Я караю неверных, а твой халиф сносится с моими врагами, понуждая их нападать на мои владения. Будет так, как я сказал!

— Имамы, величайший, будут против этого, — тихо сказал шейх.

— Пусть только посмеют!

Он поднялся и ушел в свои покои. Велел позвать Джалал ад-Дина. Сын пришел насупленный.

— Я ничего не понимаю… Какие-то люди сегодня не позволили мне переступить порог. Мне, твоему сыну! — Голос его задрожал от негодования.

— Или я чем-то прогневил тебя?

— Нет, сын. Но ты больше не наследник… — Шаху было стыдно смотреть в лицо сыну, он гнул голову, сплетал и расплетал пальцы. — Постарайся понять меня, сын.

Глухим голосом рассказал о том, что произошло.

— Собаки! — бросил сквозь зубы Джалал ад-Дин. — Спасибо, отец, за твои честные слова. Я, конечно, огорчен. Но — аллаху ведомо — остаюсь твоим самым верным воином.

Рука шаха легла на плечо сына, пальцы слегка сжались. В этом движении была невысказанная благодарность, молчаливый призыв к терпению и тайное обещание перемен.

Как шах и ожидал, посол из Багдада возвратился ни с чем. Ввести хутбу с его именем халиф отказался. Он прислал своего посла. Мухаммед заставил его томиться почти полдня в ожидании приема. Сам пришел в покои приемов в домашней одежде, выказывая этим пренебрежение к послу халифа. Его эмиры, имамы, хаджибы сидели на ковре, а посол, араб, черный, как аравийская ночь, сверкающий золотым шитьем одежд, стоял на ногах: шах «позабыл» предложить ему сесть. Шейх Меджд ад-Дин Багдади посматривал на шаха то с мольбой, то с тайной угрозой.

— Я послан владыкой правоверных всего мира, чтобы напомнить тебе, хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммед, хадис [40]священного пророка, — сказал по-арабски посол и замер в ожидании.

Хадис пророка надлежало выслушать на коленях. Поборов гнев, Мухаммед встал с трона, опустился на колени, и посол начал говорить:

— Пророк заповедал правоверным оберегать благородный дом Аббаса [41]. Кто причинит вред аббасидам, того аллах лишит своего покровительства.

Он говорил долго, и шах стоял на коленях, смотрел на остроносые сапоги посла. Наконец араб умолк. Шах сел на трон, угрюмо усмехнулся.

— Я тюрок и плохо знаю ваш язык. Но смысл хадиса понял. Я не причинял вреда ни одному из потомков Аббаса, не старался им сделать дурное. Мне ведомо совсем другое. Многие родичи халифа, такие же потомки Аббаса, как и он сам, пребывают в заточении, там они плодятся и множатся. Если бы высокочтимый посол напомнил этот же хадис самому повелителю правоверных, было бы лучше и полезнее.

Его имамы стыдливо прятали глаза. «Погодите же, вы еще не то услышите!»

— Верность повелителю правоверных — основа ислама, — напомнил посол.

— Нарушивший ее бросает на ветер веру.

— Сам халиф может не следовать заветам пророка? Или, может быть, ты станешь утверждать, что он не держит в заточении потомков Аббаса?

— Халиф — верховный толкователь истин веры, и потому он может и должен для блага ислама заточать в подземелье любого из живущих на земле.

— Пусть же он попробует заточить меня!

Вскоре после отбытия посла он собрал имамов своих владений.

Соглядатаи донесли, что шейх Меджд ад-Дин Багдади встречал почти каждого имама и вел с ними тихие разговоры. Какие это были разговоры, шах догадывался. И был готов ко всему.

Имамы расселись на ковре перед троном, раскрыли священные книги.

— Учителя и наставники правоверных! Полагаюсь на суд вашей справедливости — да сделает аллах ваш ум ясным и беспристрастным! — Шах говорил негромко, медленно, желая, чтобы каждое слово его было хорошо и правильно понято. — Скажите мне, если повелитель, кладущий всю свою славу, всю доблесть своих воинов на то, чтобы торжествовало слово пророка, чтобы пали враги истинной веры, видит, что владыка правоверных мешает ему в истолковании заповедей пророка, может ли он терпеливо сносить это? Может ли повелитель мириться с тем, что халиф пренебрегает главной своей заботой — охранять, расширять пределы ислама, вести священные войны для обращения в истинную веру и обложения данью неверных?

Шах замолчал, собираясь с мыслями. Шейх Меджд ад-Дин Багдади поднялся, поклонился ему.

— Величайший из государей исламского мира, залей огонь гнева водой смирения. Халиф — эмир веры, кто дерзнет бросить в него гордость праха сомнения?

— Я тебя о чем-нибудь спрашиваю? — Шах упер в него бешеный взгляд.

— Ты спрашиваешь всех нас.

— Всех! Но не тебя!

— Великий шах…

— Я — шах! Я — великий! — закричал он. — А кто ты? Как смеешь учить меня, ничтожный! Как смеешь мутить светлый разум достойных!

Шах хлопнул в ладоши. В боковую дверь протиснулся «богатырь мира»

Джехан Пехлеван. Увидев палача, шейх вздрогнул.

— Ты не посмеешь!..

— Возьми его. Он твой.

Джехан Пехлеван медленно приблизился к оцепеневшему шейху, по-детски улыбаясь, протянул длинные, обросшие черными волосами руки, ухватил за воротник халата, осторожно потянул. Шейх уперся ногами в ковер, ударил палача по рукам. Тот рванул его к себе. С треском лопнул халат на спине шейха, упала, размоталась чалма. Кинув свою жертву на плечо, будто мешок с шерстью, Джехан Пехлеван вышел. За дверями шейх пронзительно вскрикнул. И крик тут же оборвался.

— Аллах простит ему все его прегрешения! — Шах молитвенно сложил руки, закатил под лоб глаза.

Имамы смотрели на чалму, змеей пересекшую цветастый ковер. Из решетчатых высоких окон струился свет, в нем кружились, сшибались, разлетались золотые пылинки.