Степан Злобин - Степан Разин

Степан Тимофеевич отшучивался.

Серебряков, седобородый сухой казак, держась в седле восемнадцатилетним парнем, прискакал навстречу Степану.

– Атаман, у нас прибыль! Наехали мы на волжских дозорных атамана Алешки Протакина. Тысячу конных привел он к тебе.

– Не брешут?

– Я дозор наперед посылал. Лежат. Кашу варят, коней кормят. Далече шли. Сказывают – письмо твое получили. Ужо будут к нам.

На переволоке уже дымили костры кашеваров.

Дозоры маячили по долине на лошадях.

Прокопченные войсковые котлы, подвешенные на треногах, начинали распространять смачный запах вареного мяса. Любители рыбы уже заходили в челнах с неводами...

Атаманский шатер раскинули на пригорке. Степан Тимофеевич сидел с Бобой. Еремеев, Наумов, Серебряков, Тимофеев, Минаев и станичные атаманы были заняты каждый своим делом.

Атаманский кашевар, взятый вместо Тимошки, запалив костер, варил пищу для атамана.

Боба рассказывал Разину, как запорожцы приняли его письмо. Дорошенко с Сирком были готовы соединиться с разинцами, просили назначить место, где бы лучше сойтись им с войсками. Им была по сердцу думка о едином казацком войске, о единой казачьей державе от Буга до Яика.

– А чи не хотят они меня обдурить? Как ты скажешь, братику Боба? Чи не хочет он, чертов твой Дорошенок, сесть за гетмана надо всей той казацкой державой?! Может, Сирко атаман и добрый, а Дорошенку я веры не маю чего-то! – возразил Степан.

– Чекай, Стенько. Пошто ты гетману Дорошенку не маешь виры? Вин дуже добрый казак!

– А бес его знает. Чего-то не верю. Он, сдается мне, как другой Бруховецкий { Прим. стр. 35 } – в бояре хочет. У него дюже панская хватка... Чего-то с султаном путлякает... Нет, мы трохи покуда еще почекаймо. А там как мы сильны будем, то и сустренемся вкупе, – задумчиво говорил Степан.

В кустах возле самого атаманского шатра завязался тем часом какой-то спор.

– Эй, батька! – позвал атаманский кашевар. – Лазутчика я изловил. Схоронился в кусты да глядит, будто волк, на тебя скрозь полог.

Кашевар вытащил из кустов невысокого, коренастенького мужичишку в лаптях и в посконных портах и рубахе.

– Пусти! Ну, пусти! – огрызался тот, отбиваясь.

– Пусти-ка его, – приказал атаман. – Отколе ты? Чей? – спросил он мужика.

– А ничей! Сам свой я да божий! – бойко ответил мужик.

– Боярский лазутчик, чай, шиш! – крикнули из толпы казаков, услыхавших возню и теперь окруживших шатер атамана.

– В глаза тебе плюнуть за экое слово! Какой же я шиш! – разозлился мужик.

– А пошто ты залез в кусты?! – взъелся кашевар.

– Ватамана смотреть. Родом-то я, вишь, с Нижегородчины, князей Одоевских вотчины...

– А на что же князьям Одоевским наш атаман? – снова кто-то из казаков, забавляясь, перебил мужика.

– Дура! Каким князьям? Князя мы на воротах повесили, а сами пошли праведна ватамана искать: к Алехе Протакину, к Василию Лавреичу Усу и к тебе, ватаман честной, – поклонился мужик Разину.

– А на что вам во все концы посылать? Шли бы разом сюда. Наш атаман удал и богат, всем Доном владает! – сказал молодой кашевар.

– Наш атаман прошлый год персицка царя покорил, караваны купецкие разбивал, воевод казнил, а царь ему милость дал, – подхватили собравшиеся казаки.

– А ныне наш атаман казацкое царство ладит от Буга до Яика, всех беглых зовет! – подойдя, подхватил Еремеев.

Тот мотнул головой.

– Пошто к вам! К Василию Лавреичу, мыслю я, наша дорога.

– А что за Василий?

– Василия Уса не слышал?! Таков богатырь-то великий! Бояр сокрушитель, дворян погубитель, неправды гонитель – вот кто он, Василь-то Лавреич! Он ватаман-то поболе вашего будет!

– Поболе?! – с насмешкой переспросили его из толпы.

– Мужики с ним всю Тульщину и Тамбовщину погромили, дворянские домы пожгли, – продолжал пленник. – А вы что? Слава про вас шумна, а поистине молвить, так вы не за правду идете, а по корысти...

– А Васька за правду? – спросил Разин.

– Василий за правду! – уверенно подтвердил пленник. – Все ведают, что Василий Лавреич за правду. За ним-то всяк, не жалея души, полезет. Таких ватаманов, как он, больше нет...

– Сам видал ты Василья? – спросил его Разин.

– Я не видал. Народ видел! Весь народ говорит – стало, правда!

– Каков же он атаман?

– Орел! Собой богатырь. И ростом взял, и дородством, и силой, и головою мудрец. С ним разок человеку потолковать, его речи послушать – и хватит тебе утешенья и радости на всю жизнь.

– Красно говоришь!.. – оборвал Минаев, подошедший со стороны, заметив волнение и скрытую ревность в глазах Степана.

– А где он, Василий-то, ныне стоит? – в свою очередь, перебил Степан.

– Вот и сам-то ищу. Сказали, что тут на Иловле, али на Камышинке-речке, в лесу он скопляет силы. Тьма народу к нему идет. Сказывают, и в день и в ночь все приходят.

– Митяй! Мы писали ведь к Ваське? – спросил атаман Еремеева.

– В первый день, как в Черкасск пришли, батька.

– А что ж он на отповедь?

– Невежа, нахальщик! – отозвался из толпы Наумов. – Гордится, знать, крепко: ни послов не шлет, ни сам не идет. Пошли-ка к нему меня, Тимофеич. Уж я наскажу ему ласковых слов... За рога приведу с повинной!..

– Ты с ним свару затеешь, а нам надо дружбой. Один у нас враг-то – бояре! – ответил Степан.

– Есаулов послать с дарами! – выкрикнул кто-то из казаков.

– Ладно, там разберемся... Пустить мужика, куды схочет сам. На что нам его! – прервал Разин.

Слава Василия Уса встревожила Разина. Кругом шумел свой огромный табор. Все было покорно воле Степана, но слова мужика не давали ему покоя.

"Единый должен быть атаман у всех казаков, – думал Разин. – Вон тогда, при Богдане, какая могучая Украина повстала – держава великая! Все атаманы и атаманишки под единую руку пришли... Говорят, что меня весь народ величает, ан – врут! Не в едином во мне народ спасения ждет. И сам ведь я ныне слыхал, как Ваську народ прославляет... В глаза-то первым меня зовут, а в сердцах как?.. Походи по стану, послушай, что бают, может, иное услышишь – не похвалу себе, а укор...

Ведь видать, что мужик не подсыльщик, от сердца все молвит... А к Ваське придет ли кто с эдаким словом про Стеньку, Разина сына?!"

Василий Ус лежал у лесного костра на овчинной подстилке. Перед ним стояла глубокая деревянная миска с похлебкой.

– Да кушай ты, Васенька, кушай, сыночек. Не станешь ись, язва тебя еще пуще замучит. Перво дело с твоей хворью – ись надо лучше. Грудиночка-то жирна-а!.. – уговаривала его старуха стряпуха.

– В душу нейдет. Отвяжись, мать! – отмахнулся Василий. – Укрой тулупом, знобит меня что-то...

– Туманом с реки потянуло – вот то и знобит! – отвечала старуха, уже укрывая его огромной шубой на волчьем меху. – Горяченькой похлебал бы – и легче бы стало!..