Степан Злобин - Степан Разин

Начался дождь. Молнии заблистали над самым городом, над куполами церквей. Загремел оглушающий гром...

И сквозь возбужденные крики стрельцов по стенам, сквозь грохот орудий и шум дождя послышались крики от Болдина устья.

Разинцы по степи приближались к городу. В их толпах горело множество факелов.

Воевода послал гонцов, чтобы тотчас все силы стянуть сюда, к Вознесенским воротам.

– Пищаль заряжай!.. Зелье сыпь!.. – слышались крики начальных со стен...

– Зелье сыпь!..

– Ко глазу клади!..

Снова сверкнула молния, и вместе с громом хлестнул отчаянный ливень... Сквозь грохот и шум слышен был отрывистый треск пищалей.

От Никольских ворот с Волги раз за разом прогремели пять выстрелов пушки.

В тот же миг в городе всюду начали загораться огни. Огни засветились где-то вдали на стене города, сверкнули вдоль улиц, факелы загорелись в кремле.

– Измена! – крикнул князь Михайла внизу, под стеной. – Черкесы, за мной! – И воевода услышал дружный удаляющийся топот многих коней.

Бой шел на улицах. Стрелецкий сотник прокричал на ухо воеводе, что стрельцы помогают разинским казакам перелезать через стены.

Поручик голландец подбежал, сообщил, что своими рейтарами убит капитан Видерос, а полковник Бальи ранен в обе ноги.

Женский отчаянный визг послышался под стенами. Дворянские жены в ужасе толпою бежали по улицам, спасаясь из кремля от казаков и восставших стрельцов.

Воевода сбежал со стены на улицу. Навстречу ему торопливо шагали стрельцы. При блеске молнии Прозоровский узнал по белой седой бороде Ивана Красулю.

– Измена, Иван! – крикнул он, ища у стрельцов защиты.

– И что за измена, боярин! За божию правду идем на бояр! Уходи-ка с дороги, – ответил старый Красуля.

– И ты изменил! – вцепившись дрожащей рукой в его плечо, вскричал воевода. – И ты?!

– А ну-ко тебя!..

Красуля поднял пистоль и выстрелил воеводе в живот.

– Идемте, робята! Сам сдохнет! – позвал он стрельцов и, толкнув воеводу ногой, перешагнул через него, удаляясь в ночную улицу.

– Боярин! Боярин! – выскочив из-за угла, подбежал к Прозоровскому его конюх. – Идем-ка, боярин, в собор отведу. Там схоронишься лучше, идем...

– Воевода где?! – грянул над ухом боярина голос из темноты. – Там князя Михайлу Никитка Петух порубил!..

Держась за живот, опираясь на руку конюха, бесконечными улицами под ливнем брел воевода к собору.

Дул холодный, пронзительный ветер с моря. Молнии раздирали небо огнем от края до края. Ливень хлестал с невиданной силой, вмиг заливая факелы. По лицам людей, за одежду лилась вода ведрами, но никто не искал укрытия.

Толпа бушевала на улицах, рубила ворота, ломилась в какие-то двери...

– Наш праздник, робята! – кричали по улицам.

– Выбивай дворян из домов!..

– Бей подьячих! – слышались крики сквозь шум бури.

– Крапивное семя бе-ей! Бе-ей!

Раздавались скрежет железа, стрельба, лай собак, стоны, крики...

Какие-то люди внесли воеводу в собор, положили на каменные плиты пола у самого алтаря. Прозоровскому было все безразлично. Он чувствовал только слабость и боль. В соборе было темно. Вспышки молний вдруг вырывали из мрака собора лики икон, испуганные лица сбежавшихся в церковь дворянских жен и детей, купцов с семействами, приказных дьяков и подьячих, попов с попадьями, с детьми... Женщины и ребята плакали, прижимаясь друг к другу, в страхе крестились. Стонали раненые дворяне, принесенные со всех городских стен и с улиц в божий дом как в убежище, в котором их не коснется рука злодеев...

Перед глазами Прозоровского молнии озаряли отрубленную голову Ивана Предтечи на золотом блюде. Предтеча был «ангел» Ивана Семеныча. Воевода хотел помолиться ему, но рука ослабла и не поднималась ко лбу.

«Придут и меня... вот так же...» – подумалось воеводе, но мысль не испугала его. Если не казнит Стенька Разин, то царь казнит...

«Как же ты город мой отдал ворью-бесчинникам?!» – спросил его знакомый голос царя. От страха перед царем воевода очнулся. Понял, что пригрезилось в забытьи... «Как же я город-то отдал?!» – подумал он сокрушенно.

Ливень кончился. С улицы засветились огни разожженных факелов...

«Ворвутся сейчас и сюда!» – с тоской обреченности подумалось Прозоровскому.

Истошная слабость охватила его от боли в животе, от ощущения безнадежности раны, от страха и горя. Он закрыл глаза в забытьи. Перед глазами плыли цветные круги. В ушах стоял звон. Вдруг воевода услышал из-за двери, с Соборной площади, зычный знакомый и торжествующий голос:

– Здравствуй, народ астраханский!

И толпа народа откликнулась ему кличем восторга.

Боярин Богдан Матвеевич Хитрово приехал к Одоевскому в приказ Казанского дворца { Прим. стр. 137 }. Переполошенно забегали приказные подьячие. Два дьяка вылезли на крыльцо, чтобы встретить боярина, и сам Никита Иваныч Одоевский вышел навстречу, за руку провел старого боярина в свою горницу.

– Что ж ты, боярин, в приказ?! Доброе ли то место такого великого гостя принять? Ты бы домой пожаловал, и я рад был бы тебе угодить!

Сухощавый стройный старик с острыми бегающими глазами, с черной серебрящейся, будто бобровою, бородой быстрыми шагами прошел, резким движением сел на указанное место, недовольно взглянул на отворенную дверь, и хотя ничего не сказал, но Никита Иванович понял и сам, затворил дверь... Хитрово снял с головы тафейку, вытер платком лысую голову...

– Дело великое, ждать-то невмоготу, князь Никита Иваныч! – пояснил он причину своего приезда в приказ. – Разорение пришло на меня...

Одоевский отвел в сторону косой взгляд. Старый боярин славился алчностью, и разорить его было не так легко: по всем концам просторного Русского государства лежали его земли – пашни, леса и широкие невспаханные пастбища. У Богдана Матвеевича были свои рудные промыслы, реки и озера с рыбными ловлями, табуны коней и стада овец, поля, засеянные коноплею и льном; житницы его ломились от хлеба, и при нужде он мог накормить в осадный год несколько городов. Он продавал иноземным купцам пеньку, мед, воск, кожи, поташ, смолу, деготь.

– В чем же твое разорение, боярин Богдан Матвеич? Чем могу пособить?

– Черемиса ворует, боярин... Ветлужская черемиса напала на будны майданы в лесах, разорила станы. Приказного моего человека сожгли в печи, двести бочек готового поташу в реку выбили, смолу отвезли на остров и всю истопили огнем – сожгли вместе с бочками... А у меня весь товар запродан иноземным купцам. Вот-вот голландец приедет ко мне за товаром... А прошлый год были нужны деньжишки, я их вперед взял... Купцы с меня станут искать за убытки, а мне-то где взять!.. Разорят!..

– Беда на тебя пришла! – сочувственно сказал Одоевский. – Да с чего же безбожники на тебя воровство такое затеяли? – спросил он, сам хорошо зная все это дело.