Степан Злобин - Степан Разин

Из воеводского дома казак кидал в толпу платье, куски холста, крашенины, сукон, шелка и бархата. Из толпы хватали куски, делили тут же на части.

– Все мы, дураки, от бедности приносили в принос боярам!

– Богатым в разживу!

В толпе выделялись лохмотьями ярыжные бурлаки, работные люди из соляных варниц. Казаки звали самых оборванных:

– Эй, ты! Иди-ка сюда! Скидай свою требуху, одевайся!

– Неужто мне? – пораженный роскошью, восклицал оборванец.

– Да ну, одевайся!

Тут же на улице под общие шутки и смех скидывались лохмотья. Дорогое сукно, парча, шелк и бархат сверкали на изрубцованных плетью, потертых бурлацкой лямкой рабочих плечах.

– Сапоги не налазят... Козловы к чему мне! Ить ноги от соли распухли. Мне бы какие онучи помягче да лапоточки. Эй, братцы! Там нет лапотков? Пошукайте!

Толпа разражалась хохотом.

– В боярском доме лаптей захотел!

– Да ты сам как боярин! Куда в такой справной одеже лаптищи!

– Бахилы ему воеводски! Бахилы кто взял?!

– Саблю, саблю ему!

– Куда саблю – топор бы! – смущался тот.

– На пику, казак! – совали в руки оружие.

– Вот справа! – соглашался работный.

В Приказной палате сошлись Разин и есаулы. Они распахнули окна затхлого, душного помещения, взломали замки сундуков и ларей, вывалили кучи бумаг.

Узнать, чем занимаются воеводы, о чем они пишут в Москву к царю и боярам, хотелось всем.

В Приказную палату набились ближние казаки. Толпа горожан стояла под окнами. Все слушали, что читают.

Были уже прочитаны долговые записи, списки недоимщиков, мелкие изветы и жалобы. Теперь добрались до железного ларя, запечатанного тремя воеводскими печатями.

Призванный к чтению приказный подьячий не смел поломать печатей. Разин со смехом сорвал их сам.

– Читай, дурак! Перед кем ты страшишься вины, те сами уже в яме! А соврешь в чем – и быть тебе с ними!.. Уж там-то они тебя заедят! Все кости обгложут!..

Подьячий испуганно закрестился.

Разин и с ним другие казаки расхохотались.

– Ну, читай-ка, читай!

– Горилки ему для видваги! – подсказал Боба и подал подьячему чарку.

Тот залпом выпил. Отер рукавом проступившие слезы и перевел дух.

Дрожащими пальцами он взял из ларя самый верхний столбец, развернул, но не мог читать вслух и заплакал.

Василий Ус покачал головой.

– Чего ты, дура, страшишься?!

– Дай с духом собраться, честной атаман! – попросился приказный.

– Ну, сбирайся живее, а то погоню тебя к черту, иного найду грамотея! – раздраженно сказал Разин.

Подьячий набрался воздуха и, выпучив от усердья глаза, не вникая в смысл, стал читать. Царь, сам царь писал к воеводам, с гневом им выговаривая за то, что они не умели как следует править свое воеводское дело:

– "И вы тех воровских казаков не расспрашивали и к вере не привели, и пограбежную рухлядь ратных людей, которые были на бусе, и шаховых и купчинных товаров у них не взяли, и на Дон их, воровских казаков, отпустить бы не довелось, а ныне нам, великому государю, ведомо учинилось, что..."

Подьячий умолк.

– Ну, чего? – спросил Разин.

– Не ладно тут писано, осударь атаман великий, – робко сказал подьячий.

– Ну-ну! – нетерпеливо прикрикнул Разин.

– "...что сказанный Стенька, безбожник и вор, надругатель святыни, проклятый богом, у себя на Дону сбирает таких же, как он..." – Подьячий умолк опять.

– Читай, собака! – потребовал Разин.

– "...бездомовных и воровских людишек, хотя воровать, и оный богоотступник, вор Стенька, проклятый богом в возмутительном нечестии своем, отринувшись святой православной церкви и веры христианской..."

– Брешут они! Чья припись? Не государева припись?

– Думного дьяка, Степан Тимофеевич, атаман великий.

– Вот то-то! Ты брось ее. Государь мне иное писал, – сказал Разин. – А тут бояре, видать, составляли... Иную давай!

Одну за другой заставил Степан читать московские грамоты и воеводские отписки. Весь этот железный ларь наполнен был тайною перепиской о нем самом.

Разин задумался. Подьячий читал еще и еще, но он уже не слушал его. В первый раз понял Степан, какое огромное значение придавали ему в Москве и царь и бояре, как озабочены были они каждым его движением, как стремились они проникнуть во все его замыслы, как окружили его лазутчиками и сыщиками, с какою робостью ожидали каждого его шага, движенья и слова...

– Буде враку пороть! Сложи все назад да опять запечатай. Мне надобны будут бумаги сии. На Москве мы их вместе прочтем с государем... Кои бояре писали сии бумаги, уже им в ответе стоять! – сказал Разин подьячему.

Он встал, потянулся. За ним поднялись есаулы.

Разин пошел на крыльцо. Народ, ожидавший на площади выхода атамана, хлынул к крыльцу.

– Палачей! – крикнул Разин.

– Палачи схоронились, батька! Мы их самих показнить хотели за злобу. Они сокрылись.

– Да ты укажи, отец, кого казнить. Твой недруг – наш враг. Мы и сами управим! – откликнулись из толпы.

– Иди-ка сюда! – позвал Разин одного из посадских, стоявшего ближе. – И ты иди тоже, и ты! – позвал ан его соседей в палату.

Те вошли. Толпа любопытно стеснилась к самым дверям, не смея без зова войти, но горя нетерпением узнать, зачем палачи атаману.

Новоявленный посадский «палач» с помощниками вскоре вышли из Приказной палаты, таща вороха бумаг. Они донесли свой груз до помоста на площади, где совершались, бывало, казни, свалили там и пошли назад в дом.

Толпа окружила помост, не поняв, что творится.

Кто-то из есаулов окликнул еще из толпы охотников. Сразу вызвалось целых полсотни людей.

– Куды столь! Будет еще троих!

Весь помост завалили бумагой.

– Вали, вали выше! Куча мала! – задорили из толпы.

Напряженное ожидание казни, смертей, которое вместе с любопытством охватило толпу, когда Разин потребовал палачей, теперь сменилось веселым удивленьем.

Разин вышел опять на крыльцо. За ним вынесли воеводское кресло.

Вдохновленный победой, с горящим взором, но строгий, в черном кафтане, отделанном серебром, в запорожской шапке, с атаманским брусем в руках, Разин мгновенье стоял, ожидая, когда всё увидят его и замолкнут. Говор смолк в один миг.

По донскому обычаю, при обращенье к народу Степан скинул шапку и поклонился.

Народ сорвал шапки с голов, бросил к небу.

– Здравствуй, батька, навеки! Отец наш родной!

– Слава батьке Степану!

– Слава!

– Ура! Ура-а-а!

Степан протянул руку. Народ умолк.

– Братцы казаки! Вольность казацкая с вами отныне! – сказал атаман.

Опять полетели вверх шапки, и крики прервали его слова:

– Спасибо тебе, Степан Тимофеевич!

– Батюшка родной, спасибо за волю!

– Слава!

– Казаки! – продолжал Степан. – Атаманы честные! Вот вся кабала ваша, муки, неправды – все тут. Пусть навеки огнем горят! Пусть и пепел их ветром развеет!