Степан Злобин - Степан Разин

– А в лесу ноне – грузди, опенки! – окая, подхватил ей в лад Разин. – Станет войско грибки собирать!

Алена взглянула с упреком на Разина, заметила злорадный взор из-под черных бровей Маши и вспыхнула.

– Ты женок привычен шутками тешить, честной атаман, а я не из тех-то женок! Я шутку сшутить и сама удала бываю, когда наряжусь да не хуже иных нарумянюсь! А ныне по ратным делам прибралась я к тебе. Шесть с лишним тысяч народу в лесу меня ждут... Пошто ты глумишься над нами?!

Она раскраснелась в обиде, сверкнула глазами.

– Да я не глумлюсь, – возразил Степан.

– И тебе не пристало! Мы к отцу пришли с есаулами. Любим тебя. Славу твою почитаем. А боязно нам за тебя: лазутчики наши видали, как войско дворянское на тебя надвигается с разных дорог. Ты хоть перво послушай, что мы тебе говорим!

– Ладно, слушаю, – согласился Степан.

– Проведем мы все войско твое по волчьим тропинкам. Воеводская рать сквозь него, будто дождик в сито, проскочит... Они тебя под Синбирском станут искать, а ты под Касимов тем временем выйдешь, под Муром... Глядишь – и в Москве! Да, в Москве!.. – повторила она.

– Уж ты залетела, Алена Ивановна! – осмелившись, вставил Прокоп. – Спешишь ты к Москве.

– А вы не спешите! Под Синбирском народу погубите, а там впереди – Казань, а далее – Нижний: города велики, оружны. И что тебе в них, Степан Тимофеич?! А Москва – городам начало, в Москве государь к нам выйдет! Ведь само святое-то дело нам к государю народ привести... Мы к тебе, атаман, для того и скакали: мы ведь тутошни люди, места-та все ведомы нам. Проведем твое войско от воевод, оно будто в воду канет! – Алена смешливо поджала свои яркие, полные губы и продолжала: – На меня-то пошли они так, а мы раздались по всем сторонам, пропустили их да ударили в спину... – Она засмеялась неожиданно приятным и звучным смехом. – Помысли ты только, Степан Тимофеич, колдуньей за то ведь прозвали они меня! Говорят, мол, глаза отвела... – любуясь собою, сказала Алена. – Вот и стали бы мы: ты «колдун», а я «колдунья», наворожили бы дворянам!..

– Ты так и вперед води свое войско, Алена Ивановна, – ласково сказал Разин, положив на плечо ей руку. – А мне-то скрываться от них не пристало. Мне городами владать. Я им покажу, что народ не страшится лоб в лоб на них выходить... Не то в городах бояре накопят ратную силу, нам в спину ударят – повсюду тогда доберутся. Мне войско мое не дробить, не рознить... А вы пособляйте: дорогу ли где завалили, обоз у дворян пограбили, мосток ли пожгли – воевод задержали, то нам на пользу!..

– А коли тебя побьют, Степан Тимофеич! – шепнула Алена, близко взглянув ему в лицо. – Ведь грозная сила идет!..

– Да что ты, каркуша-то в черной рясе, на голову каркаешь атаману! – раздраженная тем, что Степан говорит с ней мягко, вскинулась Маша. – «Побьют да побьют!» В леса к себе хочешь его заманить, лесная шишига!..

Степан удивленно взглянул на Машу, словно только что вспомнил о ней.

– Ты что?! – недовольно и строго, но сдержанно сказал он.

Прокоп дружелюбно, с предостережением взглянул на Марью. И Маша, поймав этот взгляд, поняла его и осеклась, даже в душе пожалела о вспышке и смолкла

– Хмельна, что ли, женка? – небрежно спросила Степана Алена, не глядя в сторону Маши.

Марья вздрогнула в бешенстве и забылась.

– Сама ты хмельна! Пришла тут собою хвалиться! Расстрига бесстыжая, ишь прицепилась! – взбешенная, воскликнула Маша. Глаза ее сузились и почернели, рисованные черные брови сдвинулись вместе, ноздри дрожали...

– Марья! – грозно прикрикнул Степан. Он резко встал со скамьи. – Пойдем-ка, Ивановна, из избы, – позвал он.

Маша, бледная, молча рванулась за ним, но Разин уже шагнул за дверь, за ним Алена и все ее есаулы. Прокоп в двери обернулся и укоризненно, как молчаливый союзник, качнул головою.

– Я к Наумову, батька Степан Тимофеич, – сказал Прокоп. – Он мне указал гостей отвести да скорей ворочаться Да велел сказать – и тебе пора скоро...

Степан отпустил его, и Прокоп уехал.

Когда вошли в дом Степана и вздули светец, Алена добрыми серыми глазами насмешливо посмотрела на Разина.

– Хозяйка, знать, любит тебя, атаман! Беда тебе с ней! – сказала Алена.

– Бабий разум, – ответил смущенный Степан. И тотчас же перевел разговор. – Так слышь-ка, Алена Ивановна, ты мне скажи: в деревнях да по селам каким вы обычаем ладите жизнь? – спросил он.

– По-казацки и ладим, Степан Тимофеич, как ты указуешь!.. Мы письма твои по сходам читаем. В каждом селе и в деревне свой атаман, есаул, а где и по два и по три есаула... Ведь мы городков, атаман, не чуждаемся тоже. Вот как деревеньки вокруг подберем, тогда в городишко грянем. Тогда у нас пушечки будут свои. Мы помалу, помалу...

Она засмеялась грудным, женственным смехом, красуясь перед Степаном.

– Ишь какая ты! – усмехнулся Разин. – Я мыслил, что ты ростом в косую сажень, а ходишь в портах да в кафтане, и лет тебе за пятьдесят, и саблю на поясе носишь... не даром же «старицей» кличут.

– В бою-то и с саблей бываю, – сказала Алена чуть-чуть с пахвальбой.

– Владаешь? – спросил Степан, с любопытством взглянув на ее небольшие руки.

– Да что ведь за хитрость, Степан Тимофеич! Не хуже иных и в седле сижу, и саблей владаю... Мои есаулы, однако, не больно дают мне в бою разыграться...

– Хоть бы ты, отец наш, ее образумил, – вмешался угрюмый Панкратий. – Сказал бы ты нашей Алене Ивановне, что атаманское дело указывать есаулам да войску, а не самой горячиться с саблей. Ее голова – наши руки! А то ведь побьют ее так-то в бою...

– Запальчива в битве? – спросил с любопытством Разин.

– Куды там! Огонь! Все – «сама»! А мы-то на что же!..

– Коль женка идет передом, мужикам-то и совестно отставать, для того впереди держусь! – возразила Алена.

– Умна голова у тебя, Ивановна! – одобрил Степан.

– Богу не жалуюсь, не обидел! – задорно отозвалась она. – А тебя вот таким я и мыслила видеть, Степан Тимофеич, каков ты сейчас. Угадала тебя издалече, – заглядывая ему в глаза, сказала Алена. – Только женки такой не ждала с тобой стретить... Аж зависть берет!

Алена осеклась и замолчала. Ее румяные щеки зарделись ещё ярче, а задорный взгляд ее серых глаз опустился долу.

– На что ж тебе зависть? – спросил Степан, невольно любуясь ее внезапной женственной застенчивостью.

– На красу ее зависть, – оправившись от смущенья, сказала Алена. – Я тоже ведь женка, честной атаман. Мыслю по-мужески, а сердечко-то бабье... Самой аж смешно!..

– Эх, Алена! Не нам с тобой экие речи! – ответил Разин. – Когда уж взялась, то води человеков, а женские речи забудь. Красой тебя бог не обидел, да время не то, чтобы сердце слушать...

– А тебе, стало, время как раз и приспело! Приспело? – игриво с насмешкой спросила она, и в серых глазах ее будто запрыгали бесенята.