Степан Злобин - Степан Разин. Книга первая

Кривой шорник Иван Сорокин, теперь посадский под сорок лет, которому Стенька в кулачном бою и вышиб глаз, глядел именинником. Он считал себя во всем городе самым ближним Разину человеком…

Весь Царицын высыпал к Волге встречать казаков.

Степан помнил с детства эти ворота и крепостные стены. После моря и астраханских сухих степей от них пахнуло запахом дома и почуялась близость казацкой земли… За время похода, подхваченный бурями битв, Разин забыл о семье, о доме. Воспоминание о жене и детях было скорее сознанием того, что где-то там, далеко, они существуют, а теперь нестерпимо тянуло на Дон, лишь бы скорее добраться домой…

На берегу пенились чарки с пивом и брагой и с царским вином. Царицынцы наливали «со встречей» разинским казакам и есаулам, но больше всех счастлив был тот, кто мог пробиться с чарочкой к самому атаману.

Разину подносили горячие пироги, гусей, индеек, копченые окорока, икру, балыки…

— Пей, батька! Несли от души!

— Меду, батька Степан Тимофеич!

— Вот бражка так бражка! Пустите-ка угостить атамана! — шумели в толпе.

— Тимофеич, там пристав не смеет к тебе, спрошает, когда разгружать струга станем, — сказал Наумов.

— Как поспеем, так станем, пусть пьет покуда! — откликнулся уже подвыпивший Разин. — Ты сам-то пей, тезка! Ишь бражка у них какова, — знать, добрые люди!

Казаки расположились вместе с посадскими на берегу, разжигали костры, заводили песни.

— Как живы, как здравы, соседи? Каковы с Дона вести? Все ли у вас у самих подобру? — расспрашивал Разин в ответ на радостные приветствия.

— Ничего бы житье у нас, Степан Тимофеич, да вот беда: винца-то для встречи немного тебе припасли! Хотели с приездом вас допьяну напоить, ан воевода велел в кабаке на вино троить цену! — выкрикнул кривой шорник Иван Сорокин, насилу дорвавшись через толпу до Степана.

— Что ты там брешешь! Вину цена царская! — отозвались из толпы.

— Слыхал воевода — богаты вы воротились, то и хочет с вас цену взять! — пояснили горожане.

— Да кто ему наши богатства считать повелел?! Нам надо будет считальщиков, мы иных себе принаймем! — возмутились казаки, которым уже не хватало вина, принесенного царицынцами для встречи. — Беззаконник ваш воевода! — кричали они. — Никто свою цену не ставит, кроме царя!

— Не шумите, робята, наш воевода чуть что — и в тюрьму! — подзадоривали разинцев горожане.

— Кого в тюрьму?

— Кого хошь, хоть тебя!

— Меня?! Казака донского?!

— У него и казаки сидят. Вы в тюрьме поглядите, — поддразнивали горожане, — там не мене десятка сидит казаков.

— А ну, атаманы! Идем-ка тюрьму воеводскую глядеть! — позвал Разин, вскочив с бревна, на котором присел было, пока пили.

Разгоряченный вином, он быстро и решительно зашагал к городским воротам.

— Батька, куда? — окликнул его Еремеев.

— Тюрьму посмотреть. А вы тут струги живей разбирайте. Недолго и в путь! — сказал Разин и с двумя десятками казаков пошел в город.

Любопытный народ устремился за ними толпой…

Степану были давно знакомы царицынские улицы, тянувшиеся между пожелтевших от зноя садов. Впереди толпы пересек он с детства памятную базарную площадь. Из домишек с резными яркими ставнями всюду по пути высовывался народ, смотрел на Разина с удивлением и любопытством. В осанке его и в решительном взоре был вызов. Разин чувствовал, что из домов и на улицах горожане на него глядят, как на диво. Вот деревянная церковь, где, сказывал батька, крестили Степана и где он венчался с Аленой Никитичной. На площади по другую сторону, прямо напротив церкви, длинная каменная съезжая изба, а под съезжей едва глядят из земли крохотные оконца тюрьмы, забранные толстой решеткой.

Тюремный целовальник упал на колени перед Степаном:

— Хошь казни меня, атаман, не отдам ключей. Воевода меня кнутьем задерет и семейку без хлеба оставит!

— А ты с нами на Дон, старик! — посоветовал кто-то из казаков.

— Куды ж я уйду?! У меня тут семейка, домишко!

— Да что с тобой цацкаться?! Где ключи?! — грозным голосом закричал какой-то казак.

Но Степан успокоил всех:

— Да на что вам ключи, робятки? Города без ключей полоняли, а тюрьму устрашились разбить! Пошто обижать старика! Пусть ключи бережет!

Казаки расхохотались, отшвырнули прочь старика, и тюремные двери загудели под ударами топоров…

Темный подвал пахнул дыханием сырости, плесени, смрадом, гнилью… Со света сразу было не разглядеть копошащихся на прогнившей соломе людей.

— Донские тут есть? — громко спросил с порога Степан Тимофеич.

— Есть, батька, донские! Здравствуй, Степан Тимофеич, батька! — закричали радостные голоса в ответ. — Спасибо, отец наш!..

— Чего ж вы сидите! Гайда на волю! — крикнул Степан.

— Мы, батька, в колодках! Не встанем! — послышались голоса. — Пропадаем! Хвораем!..

Люди зашевелились во мраке на мокрой, смрадной соломе, раздалось громыхание цепей.

— Спаситель ты наш! — восклицали колодники. — Да неужто же мы дождались?! Слышали, ты из басурманского плена людей свобождаешь, а тут-то не ждали!..

— Боярский не слаще плен! Спасибо, упас от муки!

Казаки уже сбивали колоды с тюремных сидельцев; привели кузнеца расклепывать цепи. Горожане налезли в тюрьму…

— Вишь, проклятый, где держит людей! Сущий ад!

— Ну, кто тут донские? — спросил Степан.

— Я, Степан Тимофеич, батька! Я донской!

— И я тоже, Степан, я — Силантий Недоля!

Силантий был сверстник Ивана Разина, казак соседней станицы. С ним вместе Степан бывал в посольских походах.

— Куды же, Силантий, тебя занесло! С похмелья ты, что ли, сюды забрался?! — спросил Разин.

— Не шути, Тимофеич! Унять пора воеводу: уж так своеволит, так своеволит. Мы с кумом на торг, за товаром, а нас в тюрьму! А за что? За то, что с пищалью не езди… Так что ж нам, донским, и дороги в Царицын не стало?! Пищаль, лошадь, телегу, товары — все отнял! А что за казак без мушкета да без пищали?!

— Без пищали, без сабли каков уж казак! — подхватил кривой шорник, словно он был сам природным донцом.

— Кричит: дескать, вы, донские, подсыльщики Разина-вора! — продолжал Силантий.

— А меня ты, Степан Тимофеич, от смерти упас! Завтра меня в Астрахань слать хотели, а там бы казнили насмерть! — выкрикнул знакомый Разину голос из дальнего угла тюрьмы.

— За что ж тебя? — спросил атаман.

— Воеводского брата, князя Михайлу, я в Астрахани побил, да и на Дон побег, а меня по примете поймали: у меня одна бровь повыше другой… да волосом красен…

— Да никак ты, Никитка?! — воскликнул Разин.

— Я самый, Степан Тимофеич! Признал ты меня по голосу, а увидал бы в обличье — никак не признал бы, чего со мной ирод окольничий сотворил! А за что схватил? Что иду, вишь ты, на Дон!.. Говорит, никого с Волги на Дон не пустит. А уж приметы он после увидел. Разинским вором меня называл, обещал отослать к астраханскому воеводе.