Степан Злобин - Степан Разин. Книга первая

У ворот, ведущих на Красную площадь, Степан увидел большую толпу людей возле часовни.

— Чудотворная божья матерь, — пояснили ему.

— От ран помогает? — спросил он монаха.

— От всех скорбей и недугов целятся люди у чудотворного образа, — ответил тот.

— А можно за батьку?

Монах не понял его.

— Ну, раны-то не мои ведь, батькины раны! — нетерпеливо растолковал казак.

— Язычник ты, что ли?! — Монах покачал головой. — Иди да поставь свечу да молись с усердием! — посоветовал он.

Степан повернул к часовне.

Но возле часовни вместо молитвы шла давка: толпа окружила какое-то зрелище.

— Рожу тебе побить аль в приказ отвести? — кричал дюжий торговец, тряся за ворот щуплого мужичонку. — Рожу бить аль в приказ?..

— Сказывай: лучше по роже! — посоветовал один из зевак.

— Бей по роже, — покорно сказал мужичонка.

— За что его? Что стряслось? В чем он винен? — расспрашивали друг друга в толпе.

— Шапку в часовне покрал…

— Во святом-то месте?! Ведь эко их сколь развелось! Как собак, перебить их, поганых! — переговаривались в толпе.

Степенно, со смаком, любуясь робостью вора, купец отступил на шаг, скинул с плеч свою однорядку.

— Подержи-ка…

И бросил на руки одного из зевак.

— Не жалей, проучи его, дядя, чтобы другим неповадно! — выкрикнул кто-то.

Купец неторопливо подсучил рукава рубахи, деловито плюнул в кулак и ударом наотмашь в ухо свалил вора с ног.

— Вставай, еще раз заеду! — потребовал купец, самодовольно оглядывая зрителей, словно ища одобренья своей выходке.

С помутившимся взглядом мужичонка, шатаясь, покорно встал перед своим палачом.

— Бей еще, коли нет в тебе сердца, — сдавленным голосом через силу сказал он.

— Буде! Хватит с него! Небось ухо-то выбил! — раздались из толпы голоса.

— А шапки собольи красть есть в тебе сердце?! — издевался купец. — Мало — ухо, печенку выбью! — свирепо добавил он и со злобой еще раз ударил вора «под ложечку».

Мужичонка осел, подогнул колени и как-то боком упал. Голова его стукнулась об утоптанную жесткую землю.

— Бог троицу любит. Вставай! Еще в третий! — крикнул купец.

Но вор лежал неподвижно навзничь в пыли. По бороде изо рта струйкой сочилась кровь. Сочувствие толпы обратилось теперь к нему.

В народе прошел ропот.

— Убивец! — выкрикнул одинокий голос.

— Чего ему станет!.. Пройдет! — деланно и беспокойно усмехнулся купец. — Эй, у кого моя однорядка? — повернулся он.

— У собаки! — насмешливо крикнули из толпы.

Купец растерянно озирался: однорядку кто-то унес…

Раздвигая толпу, перед часовней явились двое земских ярыжек.

— Вот они, злыдни ягастые. Богатым заступа, народу беда! — выкрикнул кто-то в толпе.

— Знамы язычники! — подхватили вокруг, намекая на знаки земских ярыжек — буквы «3», «Я», красовавшиеся на груди их кафтанов справа и слева.

— Зевласты ябеды!

— Змеи ядовитые! — выкрикивали вокруг, стараясь толпой оттеснить ярыжных от побитого мужичонки, чтобы дать ему скрыться.

— Чего тут стряслось? — спросил старший ярыжка, не обратив внимания на обидные клички, к которым они привыкли.

— Шапку вон тот в часовне покрал у меня, — указав на побитого, злобно сказал купец. — Я его в рожу зепнул, а товарищ его в те поры унес у меня однорядку аглицкого сукна. Тащите его в приказ.

— Все видали — ты сам однорядку отдал! — выкрикнул кто-то из толпы.

Побитый купцом мужичишка только теперь очнулся и обалдело, молча глядел на людей.

— Вставай! — толкнул его сапогом ярыжный. — Идем в приказ! — позвал он и купца.

— Под пыткой теперь стоять мужику, — предсказал кто-то рядом со Стенькой. — Купец-то того, кто унес однорядку, ему товарищем назвал!..

Степан смотрел на все, сжав кулаки. И вдруг не заметил сам, как вся прямая душа его возмутилась и закипела.

— Да где ж в тебе совесть, поганское сердце?! — воскликнул он, подступив к купцу.

Тот взглянул в глаза Стеньки и испуганно отшатнулся, зачем-то крестясь…

Миг — и купец отлетел спиной на толпу от удара в грудь. От второго удара в ухо он упал и жалобно завизжал.

— Так его, краснорылого нехристя! — зашумел народ.

— Вставай, еще раз заеду! — на радость толпе выкрикнул над побитым Степан.

Ярыжные кинулись на казака, но он отступил на шаг и подсучил рукава для драки. Один из ярыжных заколотил в тулумбас [6], призывая на помощь.

— Уходи, казачок, уходи! В толпе тебя не найдут, мы прикроем! — подсказали Степану.

Через толпу уже проталкивались стрельцы. Народ «от греха» потек в разные стороны. Стрельцы и ярыжные обступили Степана. Недолгой была борьба: вывернув казаку за спину руки и толкая в шею, его повели в приказ.

Царская «привилея», данная донским казакам, не позволяла расправиться со Степаном, как с любым московитом: по закону, где было хоть два казака, они должны были сами судить третьего.

Рассмотрев подорожную грамоту Стеньки, его послали из Земского приказа с подьячим и со стрельцом в Посольский приказ, который ведал донскими делами.

В Посольском их встретил старик сторож.

— На кой леший вы его притащили, — ворчливо сказал он подьячему. — Ведаешь сам, до какого часа в приказах сидят. Веди назад, в Земский!

— Как хочешь, а нам до него дела нет, — возразил молодой подьячий. — Земский приказ не смеет держать донских казаков.

— Таскаться с ним еще по Москве! Мы иную заботу сыщем, — вмешался стрелец.

— И я не пойду назад! — заявил Степан. — Затаскаете тут по приказам туды-сюды! Что я — тать?!

— Идем, стрелец! — крикнул подьячий, уже повернувшись к дверям.

— Постойте, робята! — взмолился сторож. — Да как я с таким буянцем один?! Хоть его запереть пособите!

Но Стенька уже узнал о своих правах по пути в Посольский приказ от провожатого, молодого подьячего, который проникся к нему дружелюбием.

— Ты что, старый черт, царский указ нарушать?! — накинулся Стенька на старика. — В тюрьму меня, казака донского?!

— Ты не шуми, не шуми! — шепотом остановил его сторож. — Не то вот Алмаз Иваныч услышит. Ведаешь, что он нам с тобой сотворит?..

Однако Стенька поднял нарочно такой крик, что по пустым покоям, пропахшим пылью и плесенью, гулко пронесся отзвук. Со скрипом на шум отворилась дверь из какой-то комнаты, и показался рослый, не старый еще человек с холеной русой бородой, без кафтана, лишь в белой льняной рубахе с расстегнутым от жары воротом.

— Что стряслось? — строго спросил он.

— Из Земского привели казака донского, Алмаз Иваныч, — с низким поклоном сказал сторож. — Не смел я тебя тревожить…

— Кто привел, идите сюды, ко мне в горницу.

Наскоро расспросив подьячего о вине казака, Алмаз Иваныч отпустил его и остался вдвоем со Стенькой.

— Стало, ты мыслишь, что за правду вступился? — насмешливо спросил он, глядя в лицо Степана серыми, пристальными, усталыми от работы глазами.