Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

Атаман не повел и ухом, словно его ничто не касалось. Он по-прежнему шел спокойно вперед.

– Здоров будь, честной атаман! Здрав будь, Степан Тимофеич! – воскликнул пятидесятник, пешком забежав наперед и низко ему поклонившись.

– Здоров, воевода, здоров! Как жена, детишки? – с усмешкой отозвался Степан.

– Осударь, атаман великий! Боярин и воевода Иван Семенович князь Прозоровский велел тебя кликать в Приказну палату, – сказал пятидесятник.

– Скажи, мол, поклон прислал, да сейчас недосуг. Попоздней улучу для беседы часок и зайду на возвратной дороге...

Боярин Иван Семенович, раздраженный и злой, сидел один в Приказной палате, час от часу больше тревожась. К нему прибегали купцы и, дрожа от страха, просили к лавкам приставить караул из стрельцов. Вымазанный сажей подьячий рассказывал, как забили досками его двери и как грозились сжечь его дом за то, что он на торгу «с усердием» собирал рыночный сбор за места. Тюремный целовальник ворвался с вестью, что казаки разгромили тюрьму. Стрелецкий пятидесятник примчался с «поклоном» Разина и с обещанием атамана быть на возвратном пути...

Воеводу мутило от этих вестей, как с похмелья ломило голову. Несколько дней назад он твердо решил, что, несмотря ни на какие бесчинства разинцев, он возьмет их измором и все равно победит. Он понимал, что Степану важнее всего поскорее прийти на Дон, что Астрахани нужно только набраться терпения – и неудобные непрошеные «гости», отдав и ясырь и пушки, сами покинут город...

Но когда Разиным был потоплен на Волге весь персидский ясырь, казаки распоясались до предела. В городе начинала расти смута среди стрельцов, и нечем было их утихомирить. Вот-вот стрясется хуже того, что было в Яицком Гурьеве-городке. Прозоровский думал, не послать ли гонца на Забузанский остров ко Львову с Лопатиным, чтобы приказать им немедля вести в Астрахань московских стрельцов. Но вместе с тем он опасался снять с Волги заставу и открыть казакам путь на Дон...

И вот в час тяжелых и нерешительных размышлений боярина на площади перед Приказной палатой послышалось конское ржанье, крики. Прозоровский взглянул из окна и замер от радости: пред крыльцом разинские казаки ставили привезенные пушки...

Прозоровский уже слышал с улицы голос Разина, который распоряжался толпой своих казаков...

У боярина от волнения занялся дух. В эти последние дни он состарился на несколько лет, но все-таки победил!.. Если даже Разин схитрил и привез теперь не все пушки, Прозоровский был готов на это смотреть сквозь пальцы, только бы развязаться скорее с нашествием буйных гостей, выпроводить их за пределы своего воеводства. А там пусть с ними разделывается кто как хочет – на Дону или черт знает где!.. Пусть Боярская дума сама поразмыслит, что сделать, чтобы больше вперед никогда не могли выходить с казацкого Дона такие ватаги... Не удельная Русь – держава, а сколь еще в ней своевольства!..

– Здравствуй, боярин и воевода Иван Семеныч! Как милует бог? – воскликнул Степан в дверях воеводской горницы.

– Чем разбойничать в городе, так-то давно бы! – не отвечая Разину на привет, сурово отозвался боярин. Он не хотел показать, как рад окончанию этого дела. – Да ты мне, смотри, без обмана! Сколь пушек? – строго спросил Прозоровский.

– Да, воевода-боярин, ведь пушки-то не мои, а твои! – отозвался Разин. – Пушкари астраханские с пьяных глаз их ребятам моим проиграли в кости... Гляжу, их мои сорванцы на струга волокут. Как сбесились ведь, право! А куды мне такое добро?! И ты осерчаешь на нас, и государь-то на нас с тобой прогневится. Я ведь повинную государю принес – хочу со всем миром ладить! Возьми-ка ты пушки...

Воевода без сил опустился в кресло и не мог сказать слова от охватившей его беспредельной тоски...

– А я из покорности у тебя не выйду, боярин Иван Семеныч. Из города никуда не сойду. Мне лучше всего будет в Астрахани прощения государева дожидаться... Недалече тут у вдовы протопопа домок сторговал: соседями станем с тобою, боярин. Нам в мире жить, – насмешливо продолжал Степан. – Казаки-то тоже теперь уходить не хотят: жениться собрались – все дочек дворянских себе подбирают в невесты.

Прозоровский почти не слышал того, что говорил Степан. Жилы на лбу и на шее его налились досиня, дыхание сперло, в глазах потемнело и в ушах раздавалось тяжкое уханье. Он силился ртом схватить воздух и не мог: горло и грудь защемило неодолимою судорогой.

– Да шубу тебе я привез, боярин, какая тебе полюбилась, – будто не замечая того, что творится с воеводой, продолжал насмешливо и спокойно Степан. – Носи на здоровье, – с поклоном добавил он. – Подайте, робяточки, шубу, – повернулся он к казакам. – Дозволь, воевода, я сам на боярские плечи накину ее от сердца...

Держа широко нараспашку невиданного богатства бобровую с соболем шубу, Степан шагнул к воеводе...

– Слышь ты, вор... Чтобы ноги твоей в городе не было тотчас!.. – с пересохшим до боли горлом хрипло сказал боярин.

Желая скрыть свое торжество, Степан опустил глаза.

– Я тебе, воевода боярин, во всем послушен. Укажешь – уйду, – согласно поклонился он воеводе. – Только ты, князь-боярин, пиши проходную на Дон и пристава нам приставь, кто бы в Царицыне принял от нас струги да все прочие пушки... А то, не дай бог, еще нам не поверят, что ты указал уходить, и помехи чинить нам станут... Зови-ка подьячих, вели проходную писать.

... И когда, уже спрятав в шапку готовую проходную грамоту, Степан уходил из Приказной палаты, он заключил:

– Там, кроме твоих, воевода боярин, еще я три пушки моих тебе отдал. В походе они тяжелы, а тебе на стенах-то сгодятся. Мало ли кто с рубежа набежит!.. Ну, бывай поздорову!..

Разинский караван на рассвете покинул астраханскую пристань. Резвый ветер с моря надул паруса, и когда солнце взошло, а городские стены остались за кормою последнего струга, громкая песня разлилась над простором Волги. Казаки радовались тому, что уходят еще из одной ловушки, и теперь им казалось, что больше ничто не лежит между ними и мирной, спокойной жизнью...

Они не так далеко отошли от города, когда позади заметили на берегу с сотню всадников, мчавшихся им вдогонку.

– Аль воевода соскучился там без нас, молит в Астрахань воротиться?! – шутили казаки, глядя на скачущих всадников.

– Воеводиха подорожничков нам напекла! – смеясь, возражали другие.

Всадники, громко крича, замахали разинцам.

– Батько, пошто же ты так-то ушел, не простился с нами?! – закричали с берега, и только тут казаки признали своих астраханских знакомцев и во главе их стрелецкого коновала Акимку Застрехина, который не раз в эти дни побывал в гостях в шатре атамана.

– Али мы, астраханцы, тебе не потрафили в чем?!