Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

Лес был не так велик. Недолго пройдя, богомольцы увидели снова широкий просвет между сосен. Подходя к поляне, они услышали женский плач и какие-то крики.

На открывшейся поляне старуха и молодица, впряженные вместо лошадей, тащили соху, взрывая пашню по пару. За ними широкоплечий Павлуха налегал на рассошки, а длинноносый монах в суконном подряснике, шагая вослед, размахивал плетью над головою Павлухи.

Зять на теще капусту возил... -

с озорством пропел купец-муравейник, глядя из-за кустов.

Стенька смотрел на все помутневшими глазами. Тупая покорность Павлухи поразила его. «Да как же он терпит такой языческий глум?! А ну-ка, попробуй кто матку мою запрягчи!..»

Сердце Стеньки при этой мысли заколотилось так, будто в самом деле увидел он запряженной родную мать...

Вдруг Павлуха остановился и решительно выдернул из земли лемеха.

– Баста! – выкрикнул он. – Бей, режь и хоть насмерть секи, сатана, я боле не дам тебе измываться!

– Не дашь?! – злобно взвизгнул Афонька, подскочил и с размаху хлестнул его плетью по шее...

Не помня себя, Стенька кинулся к ним.

– Не трожь, окаянный! – накинулся он на Афоньку.

Монах попятился.

– Ты кто таков? – спросил он, опустив свою плеть.

Степан увидел вблизи красный нос, прыщавые щеки и узкие молочно-голубые глаза, которые воровато прикрылись белесыми ресницами. Непривычный к смелому голосу и решительной речи, Афонька тотчас же оробел перед казаком. Но, заметив в кустах других богомольцев, он опять осмелел.

– Паш-шо-ол! – заорал он и снова ударил Павлуху плетью.

Стенька шагнул вперед, выхватил из-за пояса дорожный топорок и одним ударом перерубил у сохи обжу [ Обжи – оглобли у сохи ].

Широкие ноздри его шевельнулись, и к смуглым, рябоватым щекам хлынула кровь...

– Ступайте домой! – сказал он всей тройке.

– Чего ты творишь?! – зарычал на Стеньку мучитель.

Обе женщины сжались, не смея ступить...

– Вот так казак! – восторженно выкрикнул рыжий Агапка.

Афонька со злостью поднял над головою плеть, шагнул на Степана, но не посмел ударить его и отвел свою злобу, хлестнув по глазам Павлухи.

Мать и Люба в один голос вскрикнули, словно плеть обожгла их лица. Обе ринулись к Павлу, который зажал руками глаза, покачнулся и навзничь упал, ударившись о рогаль сохи...

Дыхание стеснилось в груди Степана.

Топорок высоко взлетел у него в руках...

Только ахнули все вокруг, и Афонька свалился с разбитой головой.

Стенька сам в первый миг не успел понять, что случилось, и удивленно глядел на длинное мертвое тело возле своих ног...

– Убил! Ой, убил! – завизжала первой старуха, забыв о своем сыне. – Убивец ты, дьявол!

– Вяжи душегуба! С нас спросят! – крикнул за ней купец-богомолец.

Они всей толпой окружили Степана, не смея еще подступиться, схватить. И тут только понял казак, что наделал его непокорный нрав... Он разбросал богомольцев, вырвался и без троп, без дорог скрылся в темном лесу...

Сосны стеной стояли куда ни глянь, и не было им конца-края.

Лил дождь. Ветер пронизывал стужей, ломал вершины деревьев, швырял в лицо сухие колючие шишки.

Степан потерял счет – четыре ли ночи, пять ли ночей он бродил среди нескончаемых красных стволов.

Перед ним расстилались болота, топи, и их приходилось по полдня обходить стороной, то вправо, то влево...

Голос отца звал Стеньку, слышался за лесным шумом...

«Может, за мой грех помер уж батька и надо мною душа его пролетает», – подумал Степан.

– Ты мне, батька, помог бы из лесу выйти, – взмолился Степан. – Пропаду ведь я тут не по-казацки – без чести, без славы сдохну. А шел за тебя молить бога... Что грех случился – так с кем не бывает? Ты б меня вывел из лесу, я б помолился, душу твою успокоил...

Олениха с олененком прошли в чаще.

«Сколь мяса!» – подумал Стенька. Ему казалось, что пожрал бы и мать и теленка. «Да, может, то знак от батьки: иди, мол, за зверем!» – подумал он.

Он побрел по оставшимся на земле оленьим следам, по звериной лесной тропе... И «чудо» свершилось: стволы расступились. Свинцовым сумрачным блеском сквозь прогал сверкнуло холодное море...

Степан только слышал о море. Но те моря, о которых рассказывали Тимофей Разя и все казаки, представлялись солнечными и знойными, а это дышало холодной, осенней мглой...

Стенька, шатаясь от устали, пошел вдоль пустынного берега. И вскоре встретил рыбачье жилье. Лодка, весла, мокрые сети... Лохматый пес грозно поднялся от порога избы... На его лай дверь отворилась, и вышел высокий рыбак в холщовой рубахе.

– Здорово, молодой! – приветливо крикнул он и, не ожидая ответа, широко распахнул дверь. – Заходи, погрейся...

Не в силах вымолвить слова в ответ, Стенька хотел перешагнуть порог жилища, но в глазах помутилось, он качнулся... и только тогда пришел в себя, когда уже без шапки и без сапог лежал на скамье.

Старик ему что-то сказал, но Степан не ответил. Пока тот выходил в сени, казак снова бессильно закрыл глаза...

Покойник-отец явился ночью в избу и уселся на лавке напротив.

– Наделал дела, сынок! – с укором сказал он, будто живой, шаря за голенищем табачную трубку. – Сгубил человека без покаянья, а ныне его душа, проклятая, бродит, вот так-то, как и моя, да мучит меня, собака, – зубами грызет, пристает: «Твой сын, мол, меня топором тяпнул, а ныне покою мне нет. И тебе не дам же покою!..»

– Назад не воротишь, – сказал Степан, – чего мне с ним делать!

– Молись за него, окаянного, – возразил Тимофей. – Он сказывает: «За тебя молиться шел Стенька. Стало, и ты повинен, что я околел без церковного покаянья!» Пошли мы с ним к ангелу: мол, рассуди нас! И послал нас ангел назад от ворот...

– Чего же он сказал? – просто спросил Степан, словно говорил не об ангеле, а о станичном есауле.

– Твой сын, мол, Стенька. Ты сам его сговори молиться. Хоть в монастырь пусть идет пострижется, а покою проклятой душе добудет! – ответил отец.

Дверь рыбацкой избы распахнулась, вошел убитый монах, по-волчьи щелкнул зубами, распахнул синий рот, весь в крови...

– Ага-а! Вон куды ты забрался! – накинулся он на старого Разю. – Печенку свою от меня спасаешь?! – Он страшно завыл, лязгнул клыками.

Тимофей вскочил с лавки...

– Батька! Постой!.. – крикнул Стенька, готовый еще раз убить Афоньку.

Но старый Разя пропал вместе с монахом, как не было их обоих...

Стенька проснулся в холодном поту. Пес заливался лаем за дверью...

Старик рыбак рядом на лавке спал, вытянувшись во всю длину. Глядя на него, Стенька вспомнил, как, умирая, лежал такой же костлявый и длинный Разя.

«Вот уж и помер батька, и я не успел дойти в Соловки. А теперь и хуже: на том свете покою ему не стало! – корил себя Стенька. – Да кабы шел я тихо, по чину, как надлежит богомольцу, то, может, и дожил бы батька...»