Д. Засосов - Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов

Интересной фигурой был преподаватель физики и химии Э. Э. Форш. Он был замечательный ученый, перегруженный всякими знаниями, но передавать эти знания гимназистам не мог. Объяснения его были какие-то сумбурные, говорил он невнятно, мысли перескакивали с одной на другую. Он находился постоянно в какой-то прострации или близко к ней. Но человек он был добрый, застенчивый, даже наивный, всем и всему верил. Гимназисты на его уроках делали что угодно, ставил он не ниже четырех. Вызовет ученика, тот, как говорится, ни в зуб ногой, класс кричит, что ему нужно поставить пять, Форш разводит руками: «Как же пять, когда он ничего не сказал?» Класс ревет: «Он стесняется, а потому и не говорит». Один из гимназистов вскакивает и говорит: «Спросите меня, он вчера мне помогал». Начинается шум, подсказывания, в результате учитель ставит ему четыре. Если же был показ опытов в физическом кабинете, то гимназисты шли еще дальше. Все опыты они называли фокусами и требовали, чтобы Форш засучил рукава, иначе не поверят. Говорил он тихим голосом, задумчиво. Независимо от такого преподавания, физику в общем знали, предметом этим интересовались, некоторые делали опыты дома. Форш оставил о себе добрую память.

Исключительным педагогом был преподаватель французского языка Луи Мартен. Он был соавтором классического учебника «Morceaux choisis». За все время он не сказал ни одного слова по-русски, и мы должны были говорить только по-французски, как бы у нас ни получалось. Он так объяснял, что даже мы, имея вначале небольшой запас французских слов, все же понимали его. Он был строгий, сидели при нем в классе тихо. Вспоминаем и видим перед собой его высокую фигуру, чисто галльский профиль, приятный низкий баритон. Знали французский язык хорошо, в седьмом-восьмом классе свободно читали и переводили без словаря, неплохо говорили по-французски, конечно, выговор у некоторых оставался «нижегородским», этого Мартен преодолеть не мог.

Особняком стояли преподаватели гимнастики и военного строя. В гимназии преподавалась «сокольская» гимнастика. Приходил из гимнастического общества «польский сокол» Ян Беганский. В торжественных случаях он появлялся в кунтуше, конфедератке с белым пером. Гимнастику он поставил образцово, при нем приобрели хорошие снаряды. Учил он и фехтованию на рапирах, и бою на саблях. Красиво ставил вольные движения, пирамиды, упражнения с булавами. В обращении был грубоват, иногда мог дать и кулаком в бок, но на него не обижались. На гимназических балах он появлялся во фраке и танцевал лучше всех.

Военный строй преподавал штабс-капитан Измайловского полка, начальник учебной команды. В гимназию доставили старые берданки без замков. В тесных помещениях развернуться строевыми занятиями было неудобно. Этот умный офицер, которого мы встретили сухо, постепенно заинтересовал нас не самими упражнениями с ружьем, а объяснениями, почему применяется тот или иной строй, как избежать больших потерь в бою, какая польза знать ружейные приемы, какое значение имеет снаряжение, т. е. объяснял он нам не парадную, а боевую и строевую часть дела для похода и боя. Объяснял, как вырабатывалась военная форма, касался истории изменения форм и оружия. Военному строю мы не научились, но он открыл нам новый мир.

Хорошим педагогом был историк в старших классах А. О. Круглый. Внешность его соответствовала фамилии: круглая лысая голова, сама фигура тоже круглая. Это был строгий и даже сердитый учитель, беспощадно пресекавший всякие вольности, — сразу записывал замечания в журнал. Требовательность у него была высокая, учиться было трудно. Он практиковал письменные работы, вызывая к устному ответу, давал ученику какой-нибудь век, например XVIII, приказывал выписать на доске все значительные даты в России, Англии, Франции, Италии и т. д. и требовал рассказать о событиях, происшедших в эти годы.

Теперь, когда прошло много лет, можно спокойно и объективно оценить своих учителей. За редким исключением, это были знающие, добрые, честные и преданные своему делу люди. Какое надо было иметь терпение и выдержку, чтобы преподавать в классах, где было много шалунов, упрямых и неразвитых мальчишек! Они свято исполняли долг, передавая нам свои знания.

Говоря о становлении юноши, его внутреннего мира и характера, необходимо помнить, что воспитывают не только учителя, но и среда соучеников. Надо сказать, что большинство из них усвоили прививаемые в гимназии положительные основные человеческие качества: как правило, мальчики, а потом и юноши были честны, справедливы, не трусливы, хорошие товарищи. Но, как говорится, в семье не без урода. Были среди гимназистов и подхалимы, и фискалы, и вруны. Но вся масса учащихся в нашем, например, классе относилась к таким типам нетерпимо. Это выражалось нередко и в определенных реакциях. Особенно активно боролись с фискальством. Так, если ученик фискалил, выдавал товарища, ему устраивали «темную». Такие меры применялись в младших и средних классах, в старших выдерживался бойкот в отношении таких типов: им не подавали руки, с ними не разговаривали, не принимали в компанию, пока провинившийся не попросит извинения и не покажет своим поведением, что стал настоящим товарищем. Нетерпимо относились и к жадности, зазнайству, нежеланию помочь товарищу в учебе.

Строго отрицательно относились к фискальству и учителя гимназий, а также других мужских учебных заведений, особенно закрытых. Один лицеист рассказывал, что его товарища не допустили к дальнейшим вступительным экзаменам, так как он пожаловался на соседа, который якобы толкнул его, из-за чего он опрокинул чернильницу на сочинение.

В средних классах многие чрезмерно увлекались детективной литературой. Продавались по пятачку книжечки о знаменитых сыщиках: Нате Пинкертоне, Шерлоке Холмсе, Нике Картере. Зачитывались приключенческой повестью «Пещера Лейхтвейса». Эта бульварная литература была настолько распространена, что педагогам и родителям приходилось принимать меры, так как мальчики начинали плохо учиться, не спали по ночам, воображая себя неуловимыми преступниками. В эти годы случались даже побеги из дома. Многие увлекались кинематографом, с чем бороться было трудно — густая сеть синема раскинулась по всему городу.

Старшеклассники вели себя солиднее — начинали подтягиваться в учебе, мечтать о будущем, в перемены обсуждали вопросы учебного порядка, пересматривали свое отношение к педагогам, думали о предстоящих экзаменах и дальнейшей учебе. Выпускному классу была выделена для отдыха особая комната. Была такая традиция: классный руководитель или педагог, желая войти в эту комнату, предварительно постучит и спросит, можно ли войти. Ученики почтительно вставали, вошедший делал вид, что не замечает, что накурено. Сделав нужное объявление, он тотчас уходил. Почтительное отношение со стороны учителя обязывало и учеников к подобному же поведению.