Григорий Медведев - Чернобыльская тетрадь

— Генерал-полковник, — уточнил Володя.

— Это, наверное, Пикалов... Они собирают топливо и графит руками. Видишь, ходят с ведрами и собирают. Ссыпают в контейнеры. Вон, расставлены железные ящики...

Графит валялся и за изгородью, рядом с нашей машиной. Я открыл дверь, подсунул датчик радиометра почти вплотную к графитовому блоку. Две тысячи рентген в час. Закрыл дверь. Пахнет озоном, гарью, пылью и еще чем-то. Может быть, жареной человечиной...

Солдаты и офицеры, набрав полное ведро, как-то, мне казалось, неспешно шли к металлическим ящикам-контейнерам и высыпали туда содержимое ведер.

«Милые мои, — подумал я, — какой страшный урожай собираете вы... Урожай застойного двадцатилетия... Но где же? Где миллионы рублей, отпущенных государством на разработку робототехники и манипуляторов? Где? Украли?.. Пустили по ветру?..»

Лица солдат и офицеров темно-бурые. Ядерный загар. Синоптики обещают ливневые дожди, и, чтобы активность не смыло дождями в грунт, вместо роботов, которых нет, пошли люди. Позже, узнав об этом, академик Александров возмущался: «На Чернобыле не жалеют людей. Это все падет на меня...»

А ведь не возмущался, когда выдвинул на Украину взрывоопасный реактор типа РБМК...

Вдали видны навалы песка. Минтрансстроевцы уже роют захватки под реактором. Пробили уже два тоннеля. Потом эстафету у них возьмут угольщики.

— Под бетонную подушку роют, — сказал Володя. — Говорят, бутылка водки под реактором стоит 150 рублей... Для дезактивации.

— Поехали! — приказал я Володе. — Вон, видишь, впереди дорога. Она идет вдоль подводящего канала. По ней свернешь налево.

Едем. Против торца машзала — 200 рентген в час. На дороге, вдоль пристанционного узла трансформаторов — брошенные пожарные машины. Посчитал — девятнадцать штук...

Володя вырулил на дорогу. Поехали мимо ОРУ-750. Стрелка радиометра подскочила до 400 рентген в час. Ясное дело — сюда забросило взрывом топливо. Метров через 200, напротив ОРУ-330, стрелка упала до 40 рентген в час. И вдруг... Ч-черт! Непредвиденное. Дорога завалена (перегорожена) железобетонными блоками. Проезда нет. А рентгены бегут, как время. Левее асфальта железная дорога.

— А ну, Володя, покажи, на что способен. Сворачивай на железную дорогу, и метров 50 по полотну вот на эту бетонку, что ведет к АБК-1. Вперед!

«Нива» не подвела. И Володя оказался на высоте. Возле АБК-1 активность один рентген в час. На площади перед административным зданием несколько бронетранспортеров. Посредине — строй солдат. Офицер ходит перед строем и ругает подчиненных за то, что они нарушают правила радиационной безопасности: сидят на земле, курят, раздеваются по пояс, чтобы загореть, пьют водку и прочее. У офицера и солдат респираторы не надеты, висят на шее.

«Безграмотность от плохо поставленного обучения, — подумал я. — Ведь от этих молодых парней пойдет потомство... Но даже один рентген в год дает пятидесятипроцентную вероятность мутации...»

— Побудь, Володя, тут, я быстро... Смотри, не уезжай, а то я застряну здесь...

Володя как-то ободряюще-сочувственно улыбнулся.

Захватив радиометр, побежал в бункер. Там чисто. Даже фона нет. Но душно. Полно народу. Как в бомбоубежище во время войны. Столы, кровати по бокам для отдыха персонала. Вон группа отдыхающих дуется в козла. Слышен стук костяшек. Здесь же дежурные дозиметристы, возле телефонов — операторы, у которых связь с БЩУ и со штабом в Чернобыле, в райкоме КПСС. На стене карта радиационных замеров по промплощадке. Но мне не нужна. Замерил сам...

Покинул бункер и поднялся на второй этаж АБК. Тишина, пустота. По переходной галерее прошел на десятую отметку деаэраторной этажерки... Теперь — быстро вперед! Моя цель — блочный щит управления 4-го энергоблока. Я должен увидеть то место, где была нажата роковая кнопка взрыва, посмотреть, на какой высоте застряли стрелки указателей положения поглощающих стержней, замерить активность на БЩУ и рядом, понять, в какой обстановке работали операторы...

Быстрым шагом, почти бегом, пошел по длинному коридору в сторону 4-го блока. До БЩУ-4 примерно 600 метров. Быстрее...

На радиометре — рентген в час. Стрелка медленно ползет вправо. Миновал БЩУ-1 и БЩУ-2. Двери открыты. Видны фигуры операторов. Расхолаживают реакторы. Вернее, поддерживают реакторы в режиме расхолаживания. 3-й блок. Ему уже досталось от взрыва. Активность — два рентгена в час. Иду дальше. Металлический привкус во рту. Ощущаются сквозняки, пахнет озоном, гарью. На пластикатовом полу — осколки выбитых взрывом стекол. Активность — пять рентген в час. Провал возле помещения комплекса «Скала», семь рентген в час. Вот щитовая КРБ второй очереди. Десять рентген в час.

Ощущение, что иду по коридорам и каютам затонувшего корабля. Справа двери в лестнично-лифтовой блок, дальше — в резервную пультовую. Слева — дверь в БЩУ-4. Здесь работали люди, которые сейчас умирают в 6-й клинике Москвы. Вхожу в помещение резервного пульта управления, окна которого выходят на завал. 500 рентген в час. Стекла выбиты взрывом, хрустят и взвизгивают под каблуками. Назад! Вхожу в БЩУ-4. У входной двери — 15 рентген в час, у рабочего места СИУРа (умирающего сейчас Леонида Топтунова) — десять рентген в час. На сельсинах-указателях поглощающих стержней стрелки застыли на высоте двух, двух с половиной метров. При движении вправо активность растет. В крайней правой стороне БЩУ — 50—70 рентген в час. Выскакиваю из помещения и бегом в сторону первого энергоблока. Быстро!..

Вот оно — настало немыслимое. Мирный атом во всей своей первозданной красе и устрашающей мощи...

Володя на месте. Солнце, голубое небо, жара градусов тридцать. Строй посреди площади давно распался, офицер куда-то ушел. Солдаты сидят на бронетранспортерах. Курят. Двое разделись по пояс, загорают. Молодость не верит в смерть. Молодые бессмертны. Здесь это так наглядно. Не выдержал, кричу:

— Парни, хватаете лишние бэры! Вас же инструктировали только что!

Белобрысый солдат улыбается, привстал на броне,

— А мы что, мы ничего... Загораем...

— Поехали!

К вечеру 9 мая, примерно в 20 часов 30 минут, прогорела часть графита в реакторе, под сброшенным грузом образовалась пустота, и вся махина из пяти тысяч тона песка, глины и карбида бора рухнула вниз, выбросив из-под себя огромное количество ядерного пепла. Резко выросла активность на станции, в Припяти и в 80-километровой зоне. Рост активности ощущался даже за 50 километров в Иванкове и других местах.

В наступившей уже темноте с трудом подняли вертолет и замерили активность...

Пепел лег на Припять и окружающие поля.

16 мая я улетел в Москву.

Размышляя об уроках Чернобыльской трагедии, прежде всего я думаю о тех сотнях тысяч людей, судеб которых в той или иной степени коснулась ядерная катастрофа 26 апреля 1986 года.