Мария Марич - Северное сияние

— Сколь радостно видеть усердие молодых командиров и вас, молодцы гренадеры, к защите престола.

— Стой! — отшатнулся Сутгоф.

Среди саперов, стоящих у входов во дворец, раздался хохот.

— Вот ускочили, так ускочили! — пошутил взводный.

— Назад, ребята, это не наши, — скомандовал Сутгоф — И бегом за ворота.

— Мерзавцы! — вырвалось у Башуцкого

— Эх, — с сожалением вздохнули саперы, а молодой подпоручик из французов недоуменно пожал плечами.

— За мной, ребята! — командовал Сутгоф.

— Здорово, гренадеры! — раздался вдруг оклик Николая.

Не сразу узнали его голос. Совсем не тот, что бывал на ученье. Вместо грубой властности — вибрирующая неуверенность.

Ответили сдержанно:

— Здравия желаем, ваше императорское высочество.

Николай проглотил «высочество», но оно холодным комом застряло в груди.

«Значит, не за меня». И уже совсем смирно проговорил;

— За меня — направо. Нет — налево.

— Налево! — приказали Панов и Сутгоф.

— Налево! — откликнулись гренадеры и маршем зашагали к каменной площади, к Медному Всаднику.

Рано утром генерал Воропанов, собрав всех офицеров лейб-гвардии Финляндского полка, поздравил их с новым императором и прочел, особенно внятно отчеканивая каждое слово, об отречении Константина и манифест Николая.

Белокурый поручик Андрей Розен вдруг отделился от вытянувшейся шеренги офицеров и еще по-юношески звонким голосом спросил:

— Если все читанные вашим превосходительством бумаги тождественны подлинникам, в чем имею причины сомневаться, то почему нам не приказали сразу же после кончины государя императора Александра Павловича присягать Николаю Павловичу?

Генерал оторопел. Не сводя налившихся кровью глаз с белокурого поручика, он отступил на несколько шагов и, глубоко забирая воздух после каждого слова, проговорил:

— Поручик Розен, о том думали и рассуждали люди и постарше и поумнее нас с вами…

Услышав насмешливое покашливание, генерал вовсе побагровел.

— Господа офицеры! — по-начальнически крикнул он. — Вы неприлично ведете себя. Да… да… неприлично… Неблагопристойно… Ступайте по своим батальонам и приводите людей к присяге. И чтоб все было, как подобает! Иначе…

— Иначе вот что, — проговорил Розен, когда, вернувшись домой, прочел оставленную ему Рылеевым записку: «Вас ждут у вашего полка…»

— Распорядись, Анюта, чтобы не распрягали, — попросил он жену, которая с тревогой смотрела в его как будто внезапно постаревшее лицо. — Я должен сейчас же ехать…

— Андрюша, почему ты не глядишь на меня? — спросила Анна Васильевна, бледнея. — Должно быть, началось то, о чем ты мне рассказывал?

— Да, Анюта, то самое…

— А мне можно с тобой?

— Нет, мой дружок, нельзя тебе…

Она глубоко вздохнула:

— Ну, поезжай, господь с тобой… — Перекрестила и поцеловала в лоб, — только помни: я тебя жду.

На Исаакиевском мосту кучер обернулся.

— Ты что?

— Не проехать, ваше благородие. Народ валом валит.

Розен приподнялся в санях. Взглянул и вздрогнул.

От самого моста, по которому он ехал, и дальше вплоть до Исаакиевской площади и по самой площади, — всюду двигались и перекатывались с места на место густые толпы.

Пестрели шляпки, платочки, картузы, шапки, шали, блонды чепцов, купеческие кафтаны, армяки и кацавейки.

А в середине, у самого памятника Петру, над стройным четырехугольником по-военному одетых людей развивалось боевое золотисто-зеленое знамя Московского полка.

— Поезжай домой, — выпрыгивая из саней, приказал Розен кучеру и, придерживая длинную шпагу, звякавшую по булыжнику мостовой, стал пробираться к московцам.

У самого каре кто-то взял его за плечо.

— Пущин…

— Здравствуй, Розен. Видишь — маловато нас… Если можно, достань еще людей.

— А где же Трубецкой?

— Пропал… А может быть, спрятался… Так, если можно, достань помощи. А нет — и без тебя тут довольно жертв.

— Я сейчас, — и Розен бросился назад, в свой Финляндский полк. Запыхавшимся голосом он торопил солдат:

— Проворней, проворней! Вложить кремни. Взять патроны. Должно спешить, ребята. Нашей помощи ждут.

Батальон выстроился. Офицеры стали у своих рот. В это время от корпусного командира Воинова прискакал адъютант с приказанием вести батальон к Зимнему дворцу.

Двинулись колоннами.

На набережной граф Комаровский передал тот же приказ от имени царя.

Посредине Исаакиевского моста раздалась команда;

— Ружья заряжай!

Солдаты стали креститься.

Розен оглянулся назад: за его стрелками стояло еще шесть взводов, а впереди только один — карабинерский.

И, когда граф Комаровский скомандовал: «Впе-ред!» Розен, набрав полные легкие крепкого, холодного воздуха выдохнул всей грудью:

— Стой!

Никто не шевельнулся.

Напрасно командиры взводов пускали в ход все испытанные средства: окрики, ругань, угрозы… Солдаты стояли без движения.

— Подлецы! Мерзавцы! — кричал на них Комаровский. — Не слушаетесь команды, прохвосты!

— Всех не наслушаешься! Уж больно вас много, — неслось по солдатским рядам. — Небось наш командир знает, что делает…

А по обеим сторонам шумел народ и ободряюще поддерживал стрелков:

— Молодцы ребята! Ай да молодцы! Что супротив своих идти! Часок подержитесь, а там по-своему повернем!

Комаровский в бешенстве стегнул своего коня и поскакал ко дворцу. И как бросают камнями в злого пса, так вслед ему понеслись насмешки:

— Гляди, шею свернешь — век плакать заставишь!

— Миколаю почтеньице передай!

Командиры взводов тоже разбежались.

Капитан Вяткин уговорил было карабинеров. Но лишь только они тронулись, снова раздалось грозное: «Стой!»

— Стой смирно и в порядке! — подняв шпагу, крикнул Розен. — Вы оттого не идете вперед, что присягали Константину. Так стой же! Я отвечаю за вас. И мою команду слушать!

— Рады стараться! — пронеслось по рядам карабинеров.

В семь часов утра к Рылееву приехал его товарищ еще по кадетскому корпусу полковник Булатов.

Ночью Рылеев был у него и уговорил взять на себя командование теми войсками, которые перейдут на сторону восставших без своих начальников.

У Рылеева уже был князь Трубецкой.

— Вот вам, Трубецкой, помощник, — взяв Булатова за руку, сказал Рылеев. — Его, как храброго участника. Бородина, знает и любит весь гарнизон столицы и особливо гренадерский полк. Так помните же, друзья, — всем быть на площади и у всех одно стремление: привести как можно больше людей. Ну, ступайте…

Уже на улице Трубецкой и Булатов столкнулись с Михаилом Бестужевым.

Обменялись короткими словами.

— За ним?..

— Да. И вместе на площадь.

Рылеев вышел к Бестужеву в кафтане простолюдина поверх фрака и в смушковой шапке.