Эдисон Маршалл - Викинг

— Не буду, — успокоил я его. — Но мне бы хотелось задеть один вопрос, просто из любопытства.

— Так и быть, спрашивай.

— Хастингс намекнул, что Эдит, мать Аэлы, не сопротивлялась тебе особенно сильно и не кричала особенно громко, когда ты тащил ее в свой шатер.

— Она была женщина изнеженная, из тех, которые падают в обморок, уколов себе палец. Она дергалась всю ночь, но не для того, чтобы бежать. Она в самом деле кричала, но не для того, чтобы позвать на помощь. Наверное, она хотела лишить меня сил, чтобы ее муж мог убить меня, но ей это не удалось.

— Теперь я понял. Если Аэла подозревает это, он ненавидит тебя так сильно, как мне и требуется.

— Когда поживешь с мое, ты поймешь, что именно поэтому его ненависть еще сильнее. Вот собственно и все.

— Как ты думаешь, что я собираюсь сделать?

— Это понятно и ребенку. Ты хочешь продать меня Аэле.

В своей расточительности природа похожа на пьяного моряка. Она может наполнить ветром десятки тысяч парусов, а завтра у нее не окажется в запасе и слабого дуновения. Вечерело. Мы продолжали плыть под парусом, чтобы пройти как можно больше. Я был уверен, что ветер скоро переменится, и не мог полагаться на лунный свет, чтобы не налететь на мели и рифы.

Ночью ветер не стих. И мы рисковали, плывя в темноте, стараясь как можно дальше оказаться от флота Рагнара. Никто из его викингов не выжил, чтобы рассказать о гибели «Большого Змея». Но иногда боги делятся друг с другом новостями, и имеющий дар может услышать. Ветер стих на рассвете, оставив нас восточнее островов перед Гаверским заливом. Рагнар замечательно выспался; пока мы по очереди несли вахту, он храпел, как боров. Если веревки и причиняли ему неудобства, он был слишком горд, чтобы сказать об этом.

Берег был изрезан мысами и бухтами, в которых мы могли бы спрятаться. Вокруг не было видно никаких судов. Единственным признаком жизни были тонкие струйки дыма кое-где на берегу. Вдалеке над цепью холмов поднялось огромное черное облако, словно горел город.

Рагнар произнес несколько слов на чужом языке. Я спросил его, что это значит.

— Узнай у уэльской принцессы, — предложил он, довольный, как ребенок.

Заинтригованный, я вопросительно посмотрел на Моргану.

— A furore Normannorum libera nos, — ответила Моргана.

— Ты разве не знал, что я говорю по-латински, Оге? — спросил Рагнар.

— Что это значит, Моргана?

Но я уже догадался и сам. Моргана сложила руки, опустила глаза и тихо сказала:

— От ярости норманнов спаси нас.

Уверенный в нашей безопасности, я плыл вдоль берега, пока не увидел источник тонких струек дыма. Они поднимались от начисто сожженной половины порта. В другой, уцелевшей, половине стояли несколько зданий, которые, очевидно, принадлежали купцам.

Не видно было ни людей, ни животных. Скорее всего, люди убежали, завидев паруса викингов, а животных либо увели с собой, либо убили.

Я отослал Куолу на берег поискать цепь, чтобы заковать нашего пленника. Вскоре он вернулся с кандалами странного вида, которые, очевидно, милостиво сняли с заключенного, когда надо было спасаться. Оковы эти запирались на руках и ногах хитрыми зубцами, которые намертво защелкивались при сжатии и отпирались специальным ключом. Отсутствие ключа не заботило меня, — если бы Аэла захотел снять с Рагнара цепи, это была бы его проблема. К цепи был приделан железный шар весом около шести стоунов.

— Не вижу пользы в этом, — сказала побледневшая Моргана, когда я защелкнул кандалы.

— Ты хочешь его убить? — спросил я.

— Да, потому что он заслуживает смерти. И я думаю, что милосерднее убить его одним ударом меча, вместо того, чтобы держать живым ради твоего развлечения.

— У меня и в мыслях не было так развлекаться. Если ты не возражаешь, я продам его в рабство.

— Тому, кто ненавидит его больше, чем ты?

— Он так думает, но я другого мнения.

— Я соглашусь на все, если твоя душа освободится от кровавой жажды мести.

— Тогда давай присядем на теплый песок, и я расскажу тебе, что думаю. Пускай и Берта послушает.

Я решил, что сейчас мой план еще далек от выполнения. Я боялся даже внимательнее поразмыслить над ним, чтобы он не рассыпался, как домик из песка.

— Как я уже говорил, Аэла жаждет мести за поруганную честь своей матери. Ради этого он пойдет на что угодно. Единственное, чем он не сможет пожертвовать, так это своей невестой. Но если она сама пожелает, то он, возможно, освободит ее от клятвы.

Я тщательно обдумал эту фразу, и она прозвучала неплохо.

— Ты предлагаешь мне стать монеткой, которую мой жених уплатит за возможность мести? Странная роль для христианской принцессы.

— Не такая уж и странная, если вспомнить других принцесс, — храбро вмешалась Берта. — Только в прошлом году кто-то из франкских принцев обменял свою девятилетнюю дочь на небольшое графство.

— Если сделка состоится, мой возлюбленный не возьмет на душу грех убийства, — задумчиво произнесла Моргана.

— Наверное, Аэла согласится. Его жажда мести гораздо сильнее, поэтому Богу будет легче простить его. У Оге практически нет шансов на прощение — ведь он варвар, а Аэла — христианский принц, за которого молятся епископы.

— Мне не нужно прощения твоего христианского Бога, — быстро возразил я.

Берта предостерегающе взглянула на меня.

— Аэла не сможет отказаться. И не только из-за личной мести. Ради всего христианского мира он обязан предать Рагнара смерти, — сказала она.

— Но отдаст ли Аэла меня бедному воину низкого происхождения, даже если я признаюсь в любви к нему?

— Если ты сомневаешься, попроси Оге вонзить меч Рагнару в сердце, и пусть он отвезет нас в какую-нибудь далекую страну, и забудем об Аэле.

— Договор с моим женихом подписан Родри, королем Уэльса. А я его дочь.

Лицо Берты залила краска стыда, а Моргана оживилась.

— Нет, хоть происхождение моего возлюбленного сомнительно, все же он достоин принцессы, — продолжала Моргана. — Он не только совершил подвиг, избавив нас от позорного плена, но и лишил язычников их главного вождя. Так какой христианский принц больше достоин руки Морганы, чем Оге Дан?

— И я не беден, если у меня в руках такое сокровище, — сказал я, прикасаясь к ней. И голос мой предательски дрогнул.

Берта наморщила лоб, словно вспоминая что-то, забытое Морганой.

— Клотильда, племянница христианского короля Бургундии, вышла замуж за языческого вождя, — хрипло сказала Берта.

— Да, она вышла за Хлодвига, короля франков, и впоследствии он принял христианскую веру. Это было триста лет назад, когда мой народ еще не знал христианства. А я забыла, что наша любовь греховна.

— А я бы вышла хоть за мавра, если бы он любил меня так, как Оге любит тебя.