Чабуа Амираджиби - Дата Туташхиа. Книга 2

Древнее наше стремление к культурным связям с Западом осуществилось в новой форме: мы стали частью крупнейшего государства Европы! Присоединение к России решило многие острые проблемы нашей жизни. Нас освободили от войн, от набегов горцев, от страха истребления, от тысячелетней династии Багратидов и даже от налогов... Эта передышка была нам необходима. Но она несла свою закономерность: грузин, привыкший за свою историю к ответственности перед человечеством и перед своей страной, остался без смысла жизни... От него теперь ничего не требовали, абсолютно ничего! И наш народ стал похож на пущенное в луга стадо, у которого есть только одно дело – щипать траву! Сто лет мы пасемся... Наша единственная цель – есть, пить и растить детей. Конечно, эта цель свела на нет основы старой традиционной нравственности... Но если и по сей день можно встретить людей, которые сберегли любовь к свободе и любовь к родине, то это потому только, что нравственность – самая стойкая духовная категория, свойственная человеку...

Вот, госпожа Нано, как произошло то, что мы все потеряли. А что представляем мы сейчас —я отвечу вам, но прошу меня простить за грубость моей правды. Мы – разрозненный, лишенный единства народ, занятый стяжательством, мы – бывшая нация! Добавить мне осталось только одно. Известно, что ни один поработитель не освобождал из ярма добровольно, из каких-то гуманных соображений. И мы не будем просить царя Николая Второго, чтобы он совершил этот небывалый акт... Я кончил, Элизбар!

– Как же так! – воскликнул Шалитури. – Выходит, пока на Кавказе не возникнет эта самая твоя миссия, для грузин государство – ни-ни!

– Ни-ни! – подтвердил Каридзе.

Шалитури расхохотался.

– Ты выдумал все это, мой Сандро,– сказал Гоги,– чтобы оправдать свое равнодушие к судьбам родины.

– Гоги, ты не прав,– вмешался я. – Человек плачет, чуть услышит грузинские напевы, а ты обвиняешь его в равнодушии.

Гоги не ответил, только махнул рукой.

– Знаешь, почему он плачет? – спросил меня Каричашвили.

– Ну, почему, объясни,– сказал Каридзе.

– А потому, Сандро, что тысячу лет назад ты был достойным человеком, а сегодня – ты червь.

– Святая правда, Элизбар! Я и не спорю,– серьезно сказал Каридзе. – А разве по этому поводу не стоит плакать?

–Если то, что вы сказали, святая правда,– вмешалась Нано,– тогда нам всем, вместе со всем народом, надо не только плакать, но и убираться в мир иной. – Нано взяла в руки чашу. – Я хочу досказать вам историю,– начала она,– которую не успела закончить в конторе Ираклия. Тогда я набрела на нее случайно, к слову пришлось, и вспомнила, как в Абхазии на нас с мужем напали разбойники... Ираклий и Арзнев Мускиа! – Она повернулась к нам. – Не сердитесь на меня, но то, что вы слышали, я расскажу в двух словах.

Она сначала повторила то, что мы знали. Но, странное дело, ее слушали затаив дыхание не только новые друзья, но и я, и Арзнев Мускиа. Нано обращалась чаще всего к Шалитури, видно, для того, чтобы окончательно вернуть его нашему веселящемуся царству. И действительно, Шалитури начал понемногу оживать и даже развеселился. А Нано рассказывала свою историю совсем по-другому, стараясь сосредоточиться на курьезных сторонах, на нелепостях и несуразностях.

– Можете себе представить, что всю эту операцию,– сказала она,– удалось осуществить четырем разбойникам. Сам Сарчимелиа со своим помощником ловил людей на дороге, заводил в лес, грабил и складывал вещи в мешки. Другой разбойник караулил нас, чтобы мы не подняли бунта. От холма, что был за нашей спиной, время от времени несся такой отчаянный свист, будто главные силы разбойников залегли именно там. А оказалось, что там под деревом сидел только один разбойник, следил за дорогой, сторожил награбленное добро и время от времени поднимал свист, чтобы нагнать на нас страху, что ему отлично удавалось.

– Постой,– смеясь перебил ее Элизбар Карачашвили,– что же вы, так и сидели, в чем мать родила, и мужчины и женщины вместе?

– Нет,– ответила Нано,– у бандитов оказалось больше такта, чем у тебя. Между нами было расстояние шага в два, и было хорошо слышно, что мы говорили. Одним словом, сидим и ждем, когда вернется Сарчимелиа. Все шепчутся друг с другом, каждый о своем. Какая-то полураздетая старуха посмотрела на голубое небо и сказала: «Ой, что с нами будет, если пойдет дождь...» Один приземистый человек был увлечен предположениями насчет того, кто на этот раз попадет в сети Сарчимелиа, и очень хотел, чтобы попал его знакомый, не помню кто по имени – то ли Бабухадиа, то ли Митагвариа,– он заранее ликовал, потирал руки от удовольствия и помирал со смеху. Разговор больше всего вертелся вокруг того, кто что потерял... Пострадавшие называли стоимость отнятых вещей и количество денег, как будто хвастались друг перед другом размером потерь. Только один безусый юноша признался, что у него нечего отнять, и он сам не знает, почему сидит здесь, с нами. Он был слугой богатого турка, Сарчимелиа захватил его вместе с хозяином и не отпускал. Прошло уже немало времени, и можно было даже шутить по поводу того, что с нами произошло. Но, откровенно говоря, мне было не до шуток. Временами на меня нападало отчаяние, когда я представляла со всей отчетливостью, что будет, если Сарчимелна выполнит свою угрозу и уведет меня в залог до выкупа. Да и другим было несладко. Одну девочку лет пятнадцати Сарчимелиа захватил с дороги вместе с пожилым мужчиной. Девочка на коленях, рыдая, умоляла ее отпустить – у нее умирает мать и она везет из Очамчиру врача, чтобы ее спасти. Какая-то женщина рвала на себе волосы, причитая, что она вдова, всю жизнь копила деньги на приданое дочери, собрала двести рублей, а эти негодяи отняли... Всего не расскажешь. Помочь не мог никто, на душе было противно... Вдруг до меня долетел мужской голос.

– Простите, пожалуйста,– говорил кто-то по-русски, обращаясь к моему мужу. – Госпожа, ограбленная вместе с вами, это ваша жена?

Я обернулась и поняла, что это говорит человек с ампутированной ниже колена ногой. Мой муж Ширер ответил не сразу и очень сухо:

– Да, сударь, госпожа, ограбленная вместе со мной, это моя жена.

– Я хочу вам дать совет. Грабители, конечно, злодеи порядочные, но в женщин стрелять не будут. Это мне известно, можете поверить на слово, сейчас не время объяснять. Шепните вашей жене, чтобы она уговорила женщин... Пусть они начнут кричать во все горло, пусть не умолкают, даже если грабители будут им угрожать.

– Что это даст, сударь?

– Ну, в худшем случае приблизит конец этой мерзкой процедуры... Передайте жене на вашем языке, а то часовой подслушивает.

Ширер, видно, обдумал эти слова и не торопясь сказал:

– Это ни к чему. Сидите спокойно, сударь.