Чабуа Амираджиби - Дата Туташхиа. Книга 2

Туташхиа окаменел. Стало очень тихо.

У Даты Туташхиа была слава необыкновенно смелого и решительного человека. Другого мнения я не слышал, да его и не существовало. Но в эту минуту он боялся оглянуться, чтобы не увидеть глаза и лицо Дзобы. И не оглянулся.

– Я должен уйти отсюда,– упрямо и зло, будто уговаривая себя, сказал он.

Он отодвинул засов и вышел из духана.

Заливаясь слезами, Дзоба кричал ему вслед:

– Ты бросил нас, дядя Дата. Почему ты оставил нас?.. Не помог?.. – Мальчик повторял это, даже когда Туташхиа уже не мог слышать его, – он седлал коня.

Все остальное произошло в какие-нибудь десять секунд. Духанщик вбежал в зал со взведенной двустволкой в руках.

– Отпустите мою дочь, сукины дети! – закричал он и выпустил пулю.

Куру Кардава уронил маузер и схватился за правое плечо. Бодго Квалтава прицелился в духанщика.

– Не стреляй, Бодго!.. – крикнул Куру, но Квалтава выстрелил дважды.

Духанщик рухнул на пол, схватился за живот и в корчах покатился по полу.

– Что ты наделал, Бодго... Зачем убил невиновного человека? – проговорил Куру.

– Не время сейчас об этом! – ответил Квалтава и заорал: – Каза, оставь эту потаскушку!.. Одевайся немедленно!.. Куру, одеваться... Кому я говорю?..

– От кого бежим? – Каза Чхетиа вышел из комнаты, на ходу одеваясь и нацепляя оружие.

Дзоба опустился на колени, в ужасе глядя на умирающего отца.

Из комнаты Чхетиа вышла Кику. Ока шла, медленно ступая, глядя куда-то в пространство мимо всех нас, и лепетала:

– Вот деньги, папа! Много денег. Вот они, деньги, папа!..– и потряхивала кисетом Казы Чхетиа.

Дуру прохрипел:

– Ты пустил их по миру... Твой грех... Дата Туташхиа...

Он не проронил больше ни слова, затих и испустил дух.

Бодго Квалтава и Каза Чхетиа остолбенели, услышав имя Даты Туташхиа. Куру Кардава, позабыв про боль в плече, смотрел на место у порога, где только что стоял абраг.

Со двора донесся топот копыт. Уходило несколько лошадей.

Бодго Квалтава взвел курок маузера и выскочил из духана.

Его приятели последовали за ним.

– Он увел наших лошадей!

– Ты почему угоняешь наших лошадей, Дата Туташхиа?

– А ну, давай обратно!

– Стрелять будем!

– Вы – мразь, годная лишь на то, чтобы стрелять в старого духанщика. В меня вам не выстрелить, негодяи. Не той вы породы, собачье отродье...

Это оказалось правдой. Разбойники ни разу не выстрелили и не подумали преследовать его. Они остались у входа в духан и не шевелясь смотрели, как Дата Туташхиа угонял их лошадей.

Каза Чхетиа вбежал в духан, отнял у обезумевшей Кику кисет и бросился догонять своих.

Они исчезли и не вернулись.

Дзобу покидало оцепенение, он опять забился в слезах. Кику, даже не почувствовав, что кисет у нее отняли, звала отца и отдавала ему деньги, все так же глядя куда-то в пространство.

Я вернулся в комнату. Монах так и не вставал.

– Подымайся, отец. Не время спать в день Страшного суда!

– Когда человек грешит, господь безмолвствует.

Мы вынесли топчан Даты Туташхиа в залу и уложили на него покойника.

Обе пули угодили Дуру в живот.

Монах начал молиться.

У меня заболел живот, и я вышел во двор. Стояла спокойная ночь. На небосклоне красноватым светом горела утренняя звезда.

Я вспомнил, что у меня в кармане наган. Не думая и не колеблясь, я швырнул его в отхожее место. От сердца сразу отлегло. Если станут обыскивать, при мне уже не будет оружия. И по сей день не могу понять, как сама мысль не то что выстрелить, а поднять оружие могла прийти мне в голову. Видно, Что-то подсказало мне: окажи я сопротивление – и мне конец.

Умирать никому не хочется.

В тех местах я пробыл еще год. А может, и больше. Кику после той ночи сошла с ума. Несколько месяцев спустя Дзоба нашел ее в лесу сидящей под ольхой. Она была мертва. Как сидела, так и умерла.

Дальнейшая судьба Дзобы мне не известна. Говорили, что его забрал к себе дядя из Кутаиси.

Наверно, он и забрал.

...В то время Мушни Зарандиа уже занимал должность офицера особых поручений. Мы были приглашены к наместнику, явились в назначенное время и были приняты без промедления. В кабинете наместника нас ожидал прибывший из Петербурга полковник Сахнов, один из помощников шефа жандармов. Его присутствие не удивило меня, так как уже три дня, как он жил в Тифлисе, хотя и не давал нам о том знать. Это было нечто иное, чем пренебрежение, мне выказываемое. Я же о его приезде знал из сообщений агентуры. В ту пору в Закавказье не происходило ничего примечательного, что могло потребовать визита столь важной особы. Поэтому приезд полковника Сахнова инкогнито возбудил мой интерес. Разница наших положений в служебной иерархии не была особенно значительной и для меня существенной. К тому же, был он личностью весьма легковесной. Мне не раз доводилось убеждаться в ограниченности его ума. Высокое положение, им занимаемое, объяснялось тем, что крестнику великого князя прощалось все. В довершение скажу: когда впоследствии Сахнов подал в отставку, его место занял Мушни Зарандиа. Деятельность Зарандиа в Петербурге началась с этой должности.

От меня не ускользнуло, что серьезность, с какой держался наместник, была напускной. Таинственность, с какой держался Сахноз, могла вызвать лишь улыбку. Не было сомнения, что наместник и полковник намеревались провести совещание особой важности. Чтобы завладеть моим вниманием, вряд ли следовало разыгрывать подобную комедию. По всей видимости, она предназначалась Зарандиа. Но, на свою беду, авторы фарса не сознавали, с кем имеют дело. Я лишь однажды взглянул на Зарандиа и удостоверился, что он понимает все. Он уже знал, куда направить ход событий. Направить – говорю я, ибо не припомню ни одного предприятия, где дела, его волнующие, получили иной ход, чем тот, которого желал сам Зарандиа. Во мне шевельнулась жалость к наместнику и Сахнову, и собственное добросердечие обрадовало меня: ведь снисхождение к глупцу – первейший знак добродетели. На душе у меня стало светлее, хотя, в противность всем правилам, наместник не уведомил меня предварительно о делах, которыми нам предстояло заниматься, и, даже входя к нему, я не знал, о чем пойдет речь. Чтобы дать представление о моем состоянии, скажу, что мною владело беззаботное любопытство и предвкушение забавы.

Мы обменялись любезностями и светскими новостями петербургского и тифлисского происхождения, прежде чем наместник предложил начать, попросив Сахнова предводительствовать в нашем небольшом собрании.

– В каком родстве находитесь вы с преступником Туташхиа? – сразу же спросил полковник у Зарандиа.

Такого начала не ожидал даже я. Зарандиа был явно обрадован глупостью вопрошавшего.