Николай Алексеев - По зову сердца

– Предлагаю сейчас же поехать с Ириной Сергеевной на склад и там все это распределить по полкам. Согласен? Тогда едем!

Но как только Фома Сергеевич положил трубку, Ирина Сергеевна незамедлительно взяла ее и, укоризненно глядя на комиссара, снова вызвала Железнова:

– Это я, Яков Иванович, Валентинова. Фома Сергеевич никуда ехать не может. У него шинель – хоть выжми. Сейчас я распоряжусь, чтобы ему принесли сухую шинель, и только тогда мы сможем двинуться к вам… – На этих словах Ирина Сергеевна замолчала и лишь односложно отвечала в трубку: «Ясно! Хорошо! Все поняла!..» Потом повернулась к комиссару: – Он сам сюда придет и принесет шинель.

Фома Сергеевич оперся спиной о стенку, задумался, и его лицо снова помрачнело, а лежащие на столике руки сами собой сжались в кулаки.

Ирина Сергеевна тяжело вздохнула, положила еще не согревшуюся ладонь на его руку:

– Такое горе, Фома Сергеевич, я сама пережила. Тяжело. Имеешь семью, любящего мужа – и вдруг одна-одинешенька, как перст. Страшно… И я понимаю, как вам, дорогой, тяжело. Мужайтесь. Прогоним фашистов, найдете дочурку, и она вам многое заполнит…

– Спасибо, милая женщина! – проронил Фома Сергеевич, сжимая в своих горячих ладонях ее руку. И тут же, пряча заблестевшие слезами глаза, отвернулся в угол. – Простите за слабость. Так наболело, что каждое теплое слово берет за душу… Стоит закрыть глаза, как в голову лезут всякие кошмары. То ужас расстрела. Даже слышу ее крик. А то вижу дочурку в руках озверевшего фашиста… И в этот момент меня охватывает такая жгучая ненависть, что, кажется, схватил бы гранаты, – Фома Сергеевич сжал кулаки, – и ринулся бы в самое пекло боя.

– Возьмите себя, Фома Сергеевич, в руки! Верьте, что с Наташей все будет хорошо. Верьте! Вера – это великое дело. Вот, например, я верю, что найду своих ребят… – Но тут голос Ирины Сергеевны дрогнул, и она чуть было не разрыдалась. Но в этот момент послышались шлепающие шаги, тут же распахнулась палатка, и с порога Железнов протянул Хватову сухой брезентовый плащ.

– Пошли. Машина в балке, – и, глядя на Валентинову, усмехнулся, – рядом с вашей «Антилопой».

Кидаясь из стороны в сторону и далеко разбрасывая грязь, мчались по разбитой дороге два «газика» на Подсосонье. Лес, начиная от этого селения, далеко вглубь был сплошь забит конницей корпуса генерала Доватора, которым теперь командовал старый конармеец генерал Крюков. В лесу «газики» значительно сбавили скорость и до Мякотина тащились, пугая лошадей, почти час. Здесь Валентинова занимала под свой «штаб» уцелевшую избу, что у самой опушки. Но она у избы не остановилась, а повела командование в лес, где прятались парк и склады дивизии.

– Вот, дорогие товарищи, – Ирина Сергеевна показала на штабель ящиков и череду зеленых минометных опорных плит, венчавшую штабель снизу, – образец подвига непокоренного Ленинграда. Смотрю на эти ящики и дивлюсь – какая могучая сила у нашего народа! В огненном кольце врага, в голод и холод, они еще куют оружие. Восхитительно!

В конце штабеля Валентинова остановилась и перевернула верхний, небольшой по сравнению с остальными ящик адресной стороной к себе, где четко было написано: «Западный фронт. Лично полковнику Железнову Якову Ивановичу».

Ирина Сергеевна скомандовала подошедшим красноармейцам снять этот ящик. Но Яков Иванович снял его сам и сам же вскрыл. В ящике, блестя обильной смазкой, лежали новенькие ручной пулемет и ствол миномета. На ложе пулемета поблескивала медная планочка с надписью. Поверх этого пулемета лежал желтый конверт, а в нем письмо. И Яков Иванович, не без волнения, прочел его вслух:

– «Здравствуй, дорогой Яша! Горжусь тобою. Обнимаю и целую тебя. В конце лета я получил от Нины из Княжина письмо. Из него узнал, что ты на Западном фронте и участвовал в битве под Москвой. Разгром врага под Москвой – это чудо! Чудо единства народа и партии! Восхищены подвигами Красной Армии. Посылаем целый самолет пулеметов и минометов, изготовленных руками наших рабочих. В своем письме к командованию мы просили, чтобы часть этого оружия дали и твоей дивизии. Один пулемет и один миномет собрал я сам с помощью друзей – старых коммунистов – и посылаю тебе лично. А ты вручи их самым лучшим боевым расчетам. Пусть они этим оружием громят ненавистного врага. Что касается меня, то я, Яша, наперекор старческим недугам, возглавляю завод, работающий на оборону. Ваша победа под Москвой вдохновляет нас на трудовые подвиги. Мы, Яша, так же, как и осенью девятнадцатого года – это ты хорошо помнишь, – самоотверженно трудимся с противогазом на плече и винтовкой у станка. И верим, что недалек тот час, когда славная Красная Армия прорвет блокаду и наш родной Ленинград снова станет свободным. Шлем тебе и воинам твоего соединения горячий рабочий привет! И желаем всем вам боевого успеха в сражениях с немецко-фашистскими захватчиками.

Всего тебе хорошего в боевых делах и в жизни!

Илья Семенов».

Закончив читать, Яков Иванович промолвил:

– Какой человек! Глыба!

– А кто он тебе? – заинтересовался Хватов.

– По родству – никто, а по душе – родной. Старый коммунист, коренной питерский рабочий. Ему сейчас, наверное, – Яков Иванович напряг память, – так лет шестьдесят шесть – шестьдесят семь… Мой духовный наставник. Еще при царе он увлек меня на революционный путь. Это один из тех, кто отдал всего себя партии и народу, солдат старой большевистской гвардии…

Все, находившиеся здесь у штабеля, стояли молча, словно завороженные. Пожилой, с гусарскими усами красноармеец не чувствовал даже, что его пальцы больно жжет догорающая цигарка.

– Вот какие люди, а? – глядел он на Железнова. – Там, небось, и жрать-то нечего, и от холода стынут, а куют оружие. Эх, фашист проклятущий, что наделал… Товарищ комдив, разрешите обратиться. Хлебушко им, блокадникам, хоть дают?

Железнов ответил:

– А вот прикинь. Нам дают два фунта хлеба, а им – рабочим – полфунта, а населению – совсем восьмушку. И все же они куют оружие и славно куют. Вот так.

– Страшно подумать, товарищ полковник… – нахмурился солдат. – А нельзя ли им помочь нашим пайком? А? Например, поубавить нам на четверть дневной рацион, так на неделю, и, глядишь, им незаметно два пайка.

– Конечно, можно, – вместо Железнова ответил Хватов. – Но для этого, товарищ Галуза, надо красноармейское согласие.

– Да разве кто из нас откажет? Ты, ты, ты откажешь? – тыча пальцем, спрашивал Галуза стоящих рядом с ним красноармейцев. Те в один голос ответили: «Конечно, нет». – Вот видите? Все как один! – Затем Галуза подошел к подарку комдива. – Дайте мне этот пулемет, показывая его бойцам, я целый полк сагитирую. Этот пулемет сильнее всякого слова.