Николай Алексеев - Испытание

Однако, приближаясь к земле, Вера все яснее различала, что недавно еще ровное желтое сжатое поле покрыто рябью воронок.

– Здесь садиться нельзя! – крикнула она командиру. – Буду выбирать другую площадку!

Чем ближе подлетала она к штабу, тем страшнее зрелище открывалось перед ней. Кроны деревьев лежали у подножия изувеченных стволов. По всей территории штаба зияли громадные черные кратеры с торчащими из них обломками блиндажей и других построек. Левый угол главного здания как раз там, где стоял телефон дежурного, был развален, из него медленно валил дым. Главное здание и все окружающие дома покрывала красная кирпичная пыль.

Около развалин суетились оставшиеся в живых люди. По дороге к озеру волокли носилки. Перелетев полотно железной дороги, Вера увидела, что в саду вдоль стены школы стоят три длинных ряда носилок, одинаково накрытых чем-то серым, не то одеялами, не то брезентом.

Поздно вечером командир эскадрильи собрал около самолетов всех находящихся в наличии людей. Он коротко рассказал о новом наступлении гитлеровских войск и потребовал, чтобы летчики проявляли больше выдержки, спокойствия и были особенно бдительны. Его беспокоили появившиеся около аэродрома ракетчики.

Вслед за ним и комиссар призывал летчиков повысить бдительность. Он упрекнул некоторых людей в беспечности и предупредил, что в ночное время сам будет проверять службу суточного наряда.

Ночью горела Вязьма. Громадное красное зарево охватило половину неба. Часто раздавалось гудение немецких самолетов, и тогда в небе тотчас же вспыхивали ракеты, гирляндами вздымались ввысь разноцветные трассирующие пули. Это работали вражеские ракетчики. Даже невдалеке от дороги, над аэродромом, взлетали ракеты. Дежурный то и дело по тревоге поднимал летчиков на облаву.

День выдался напряженнее, чем предыдущий. Все летчики спозаранку вылетели по заданиям.

В эти сутки каждый из них летал по нескольку раз. Раньше всех с последнего задания возвратились Вера и Нюра Остапенко. Сразу же, не уходя отдыхать, Вера приняла дежурство, Нюра заступила ее помощницей.

Безотчетный страх охватил Веру. Особенно страшно ей стало, когда улетели «ночники» и на аэродроме все стихло. Ей думалось, что в такую темную ночь можно незаметно подползти к самолетам, бросить гранату или поджечь их зажигательной пулей, а то и окружить спящих летчиков…

Зябко поеживаясь, Вера с Нюрой вместе ходили по аэродрому, проверяли караулы.

– Не попадет нам, что мы в дежурке оставили одного телефониста? – зашептала Нюра.

– Нет, – неуверенно ответила Вера. Она не в силах была одна ходить в эту ночь.

В небе беспрестанно гудели немецкие самолеты. Вере казалось, что эти звуки приближаются. Вдруг над аэродромом ярко вспыхнула ракета и, осветив палатки, упала за рощей. Вера сжала теплую, спокойную руку Нюры. И снова с того же места взвилась еще одна ракета и, описав такую же дугу, опять упала за рощей.

– Ты, Нюра, даже не волнуешься, – удивилась Вера.

– А зачем в серьезном деле волноваться? Не волноваться надо, а действовать!.. Поднимай сейчас же девушек и бегом проверять кусты, – ответила Нюра.

В темноте послышался топот ног. Часовой крикнул: «Стой!»

– Свой! Комиссар! – отозвался Рыжов. – Остапенко, оставайтесь здесь. Вы, Железнова, с двумя бойцами пройдите кустами в сторону деревни, а я с остальными пойду рощей. Кто бы вам ни попался: женщины, старухи, дети – забирайте всех и ведите сюда.

Держа наган наготове, Вера с бойцами пробиралась сквозь кусты. В тот момент, когда они вышли на проселок, слева, со стороны деревни, послышался выстрел, и ракета вновь осветила аэродром. Вера вздрогнула, по телу неприятно пробежала дрожь. «Ну что я за трусиха!» – рассердилась она на себя и, окликнув бойцов, побежала по заросшей дороге. Мокрые от росы ветки кустов хлестали лицо и руки.

И вот снова выстрелили, и светлый клубок ракеты взлетел в темное звездное небо, где слышалось ненавистное гудение фашистских самолетов.

Вера бросилась в сторону выстрела и замерла: на дороге стоял мальчишка, в его руке что-то щелкало.

– Ты что здесь делаешь? – хрипло спросила Вера и схватила мальчугана за руку.

Что-то выпало из его руки на землю.

– Пуляю, – ответил дрожащий детский голос.

– Зачем пуляешь, паршивец?! – Подбежавший солдат схватил его за плечо так сильно, что мальчишка не устоял и шлепнулся на дорогу.

Вера подняла с земли горячую еще ракетницу.

– Дык я… дык я… – испуганно бормотал мальчуган, – самолеты фрицевские пужаю…

– «Пужаю»! – заревел солдат. – Вот дам тебе прикладом по твоей дурацкой башке – и амба! – Он взмахнул винтовкой, а потом зажег спичку и осветил глупое, с вытаращенными глазами, курносое лицо мальчишки лет десяти. – Продажная шкура! Диверсант проклятый! Шпион!.. – на чем свет стоит ругался солдат. Если бы не Вера, он, наверное, побил бы этого «шпиона».

– Обыскать! – приказала Вера.

Солдат засунул руку мальчику за пазуху и вытащил оттуда несколько ракет, а из единственного уцелевшего кармана рваной кацавейки – конфеты и завернутые в бумажку десять рублей. Солдат дернул мальчика за руку и толкнул его в сторону аэродрома.

Насмерть перепуганный «арестант» побежал впереди бойцов, то хныча, то принимаясь истошно голосить:

– Дядень-ки-и, не фриц я, не фриц… Я фрицев пужаю… Отпустите домой, дядень-ки-и!

Рыжов встретил их у первых палаток штаба и, взяв мальчонку за руку, повел к себе.

– Товарищ Железнова, заберите все, что найдено у этого прохвоста, – приказал комиссар, – красноармейцев отпустите, а сами приходите ко мне.

Когда Вера вошла в палатку Рыжова, мальчишка все еще хныкал и неразборчиво бубнил:

– Дяденька военный велел, чтобы я пужал фрицев вот этой ракеткой… а то, он сказал, фрицы разбомбят ваши самолеты. Дяденька этот сказал, – мальчик потянул носом, – что он командир здешний. Дал жменю конфет и червонец. И еще сказал, что коли хорошо буду пужать, то он и мядалью наградит…

– Ты что это сказки рассказываешь? – цыкнул на мальчугана вошедший в это время Кулешов. – Не с самолета ли тебя сбросили?

– Не-е! Что ты, дяденька! Я вот с этой деревни, что за речкой, за мостком. Егора Кулькова сын… Прошка я… Дом наш второй с краю…

– Отец есть? – перебил его комиссар.

– Тятька?.. Тятька на фронте… Мамка да Машка, так те дома. – И Прошка снова загнусавил: – Дяденька, отпустите домой, вот, ей-богу, больше не буду…

– Не буду, – передразнил комиссар. – А ты понимаешь, дурья твоя голова, что это был никакой не командир, а немецкий шпион?

– Шпи-он? – переспросил Прошка и захныкал громче, размазывая по лицу грязь вместе со слезами.

– А ты, осел лопоухий, за конфеты продался! И кому?.. Фрицам продался!.. Пойми, дурачина, когда ты ракету пускал, то не фрицев пугал, а, наоборот, их летчику наше расположение показывал. А ему только того и нужно. Он по этому месту бомбами… Ну что, понял теперь?