Сергей Алексеев - Крамола. Книга 2

После митинга высокое начальство и ученые академики под предводительством Чингиза отправились в ресторан «Купол». А бригада нефтяников, обрядившись в резиновые зипуны, полезла усмирять фонтан. К вечеру же проспавшийся народ пошел искать чем похмелиться, но бесплатно уже ничего не давали, да и запасы оказались истреблены в один день. Народ стихийно собрался возле ресторана и потребовал водки: смотреть, как гуляет начальство, было завидно. Наряженная в парадные мундиры, милиция отгоняла черномазых мужиков и, опасаясь испачкаться, к ним не прикасалась. К тому же в честь праздника временно отменили комендантский час. Чингиз, щедрый по натуре человек, узнал, что у паперти бьются похмельные есаульские жители, вынес им ящик коньяка. Бутылки опорожнили в мгновение ока и потребовали еще. По распоряжению Чингиза им выносили два ящика пива и ящик газировки, однако только пуще разозлили мужиков. Разбив газировку о старые церковные стены, они побрели по городу, наливаясь какой-то отчаянной злобой и невыносимой обидой.

— Бессовестный народ! — кричал им вслед Чингиз. — Водка давал, вино давал, коньяк давал, пива давал — благодарность не получал! Зачем стены бить, когда высокий гость гуляет? Бессовестный народ! Хам!

Полупьяный народ разбрелся по домам, но обида еще пуще брала за горло. Она была какая-то необъяснимая: спроси любого — и не ответит, кто обидел. А вот обидно, и все! Мужики начали бушевать, выливать натасканную бабами нефть и колотить жен. Парни, которых еще не прибрали за хулиганство, вылавливали своих бывших подруг, свободных в тот вечер (нефтяники гуляли с начальством), и купали в дождевых канавах, заполненных нефтью. Женский крик и плач забился над городом. Обуянные непонятной страстью и обидой, они врывались в дома «шарошек» и «скважин», выволакивали их на улицу и, окунув в нефть, возили по дорожной пыли. Вся милиция дежурила у ресторана, и улицы никто не охранял.

Неизвестно, чем закончилась бы эта вакханалия, если бы вдруг не громыхнул над городом потрясающей силы взрыв, и огненный шар, оторвавшись от земли в том месте, где был судоремонтный завод, с ревущим, закладывающим уши гулом медленно поплыл в темное небо. На миг показалось, что взошло солнце, только красное, как бывает перед ветреной погодой. Город осветился малиновым жутким светом, и люди замерли, оставив свои занятия. Выволоченные в нефти и пыли «шарошки» вцепились в своих истязателей, прильнули, немея от ужаса. Парни и мужики разом отрезвели, но ума от этого не прибавилось: оцепенение сковало мышцы и мозги. Зато мужние и детные женщины, опомнившись, хватали орущих ребятишек и выбегали на улицу. А там уже ничего было не слыхать из-за раскатов грома и человеческого крика. Огненные стены вздымались над буровой до самых облаков, и поражал не сам огонь, к которому из-за частых пожаров люди попривыкли, — а то, что ничто на земле гореть так не может. Еще никто не знал, что это горит насыщенный нефтяными каплями газ. Причем не как в газовой горелке — факелом, а взрывами, когда одновременно с душераздирающим грохотом багровое пламя вдруг начинает расширяться до невероятных размеров, охватывает третью часть небосклона и, кажется, горит сам воздух.

В людях от этого зрелища просыпался древнейший, не подвластный разуму инстинкт — бежать! Бежа-а-ать!..

И побежали, озираясь и падая. Тащили впопыхах схваченное имущество, детей и стариков. Обращенные к огню лица становились мертвенно-бледными, а те, кто вымазался в нефти, при таком освещении делались иссиня-черными. А поскольку чистыми оставались лишь младенцы-груднички, то они на руках у этой аспидной человеческой мешанины казались неестественно белыми и светились в темноте. Люди не узнавали друг друга, не узнавали детей своих, что постарше, мужей, жен, дочерей. Толпа густела, вздымалась, будто тесто в квашне, и один бесконечный крик, страшный в своем громогласии, подобный возгорающемуся газу, расширялся и заполнял все поднебесье.

Бежать! Бе-е-ежа-а-ать!!!

Раскаленная горящая нефть текла по водосточным канавам к городу, и уже запылали крайние от буровой дома. Огненный вал катился стремительно и неудержимо, а впереди его плясали по улицам дымные вихри. Они достигали бегущую толпу, проносились по головам, рвали из рук узлы, грудничков, и людям чудилось: не уйти от огненного смерча. Вот сейчас багрово-дымная стена, соединившая небо и землю, догонит и накроет последних бегущих жителей города. И никому не будет спасения…

Но когда от летящего по земле огня уже трещали волосы и сохли воспаленные глаза, толпа вдруг остановилась от головы до хвоста, дрогнула, издав болезненный вопль, и замерла на несколько секунд. Блестящие взоры устремились назад, и живыми оставались разве что глаза…

Между людьми и пожаром оказалась человеческая фигура в белом одеянии. Горячий красный воздух увеличивал ее почти вдвое, медленно изламывал, как изламывается в воде отражение, но все одновременно узнали бабку Альбину. Воздев руки, старуха стояла лицом к огню и словно усмиряла его.

Кто был в памяти, тут же вспомнили ее предсказание и предупреждение — не трогать, не шевелить землю. Вот она, геенна огненная!

Всего несколько секунд взирали люди на старуху, но и этого хватило, чтобы понять, кто на самом деле правит миром.

Бабка Альбина шла в огонь. И огонь, словно принимая жертву, ослабил свой натиск, и замер пламенный смерч. Толпа ринулась прочь от пожара, и мало кто видел, как на старухе сначала вспыхнуло белое рубище, затем волосы, но она все шла и шла вперед, пока не соединилась с огнем. Ослепительно белый шар отделился от земли, поднялся в дымное небо и там взорвался, превратившись в ничто. Даже искорки не вернулось назад.

Но, возможно, это просто взорвался сгусток подземного газа.

Только в ресторане «Купол» ничего не видели и не слышали. Здесь горел яркий электрический свет, сияли бокалы, лица и глаза. Толстые стены глушили звук, узкие окна не пропускали внешнего света, и к тому же с началом пожара высокий московский чин встал и начал произносить тост в честь академика, предсказавшего и, по сути, сделавшего историческое открытие нового нефтеносного региона.

В это время милиционеры, заметившие пожар, доложили начальнику милиции, и тот стал прорываться в ресторан, чтобы сообщить своему руководству. Однако за дверями была еще одна охрана — крепкие ребята в серых костюмах, и им было плевать на милицию и на пожар, когда говорил высокий чин. Тогда начальник зашептал:

— Передайте по команде — пожар! Пожар, передайте по команде!

Ребята принюхались — дымом не пахло, значит, пожара не было. Передать-то было можно, да руководство охранников находилось в Москве.

И лишь когда закончилась высокая речь, потом стих грохот аплодисментов и звон бокалов, когда счастливый академик поднялся для ответного слова, от ударной волны брызнули стекла из окон и окропили присутствующих. Все заволновались, Чингиз поклялся перерезать всех есаульских хулиганов, кто-то позвал милицию, и тогда начальник крикнул через головы внутренней охраны: