Сергей Алексеев - Крамола. Книга 2

— Раз тебя отпустили, гражданин Березин, входи в колхоз! — агитировал он. — Жить в особицу и вести паразитическое существование не позволим. Так и знай!

Он без всякого стеснения расхаживал по дому, заглядывал в углы, под кровати, откидывал занавески, словно что-то искал. Андрей лежал на высоких подушках и молча смотрел на председателя. Так ничего и не услышав в ответ, он громко хлопал дверью и потом еще шарился в кладовой и подклете.

Наконец, в апреле, когда Андрей уже выходил на улицу погреться на солнце, Артем Никитич явился с ультиматумом, по которому давался трехдневный срок вступления в коллективную жизнь. По истечении его хозяйство Березина подлежало раскулачиванию, а сам он вместе с семьей — высылке в бывшее село Свободное. Андрей опять молча выслушал председателя, слепил тугой снежок и залепил ему в глаз. И, глядя на отца, Иван с Петром начали пулять снежками в Артема Никитича и прогнали со двора. Уже за заплотом председатель вспомнил про наган, но было уже поздно: ворота заложили на засов.

— Ну, гражданин Березин! — официальным басом пригрозил Артем Никитич. — За сопротивление вождю коллективного хозяйства!..

Он не договорил, зарыдал по-мальчишески сдавленно и зло, потряс наганом и убежал.

И Андрей чуть не заплакал, до того было обидно, что посылают мальчика издеваться над взрослыми людьми. И становишься беззащитным не перед властью, а перед этим мальчиком, в которого и можно разве что кинуть снежком.

Он вошел в дом и сказал Любушке, что через три дня их станут раскулачивать и ссылать в Свободное. Новость она встретила спокойно, лишь перекрестилась на иконы и тихо проронила:

— На все Божья воля.

Андрей обнял ее, прошептал на ухо:

— Терпи, жена, терпи, милая. Будет еще хуже.

— Если делить участь с народом, то нам бы в колхоз вступить, — слабо воспротивилась Любушка. — Народ теперь там. А где будет хуже — в ссылке или колхозе, еще неизвестно.

— В ссылке единолично жить не дадут, — сказал Андрей.

Через три дня в каждом дворе, не вошедшем в колхоз, выставили охрану, и в сельсовете, временно помещенном в старой церкви, собралась конфискационная артель — Артем Никитич, председатель сельсовета и милиционер. Все они, в том числе и охрана, были присланы из других местностей, поскольку никто из березинских не захотел брать в руки оружие и идти раскулачивать.

— Баптисты! — кричал на мужиков председатель. — Вы что? Забыли, что в колхозе? Что по светлому пути идете?

— Не желаем, — тянули мужики. — Бывало, и грабили, и воевали. Не желаем более.

В назначенный день, когда пошли раскулачивать, все березинские попрятались в своих домах и лишь смотрели в окна, через цветы на подоконниках.

Начали с Березиных. Председатель сельсовета с милиционером запрягли Андреевых коней в сани, в телегу и ходок и стали грузить инвентарь. Вся семья, одетая и снаряженная в дорогу, сидела на ступеньках крыльца и ждала своей участи. Никто не плакал, не возмущался, и это спокойствие начинало бесить Артема Никитича. Наверное, за свои маленькие годы он раскулачивал не первый раз и повидал всякого, кроме невозмутимости. И сейчас этому подростку становилось неинтересно, скучно конфисковывать чужое добро без крика, ора, матюгов и, возможно, стрельбы. Раскулачивание напоминало грабеж или даже воровство на глазах хозяина и потому раздражало Артема Никитича своей обыденностью. Похоже, готовился долго к своему первому самостоятельному делу, ночей не спал, тут же было все не так, как в юношеских комсомольских мечтах. Когда погрузили всю утварь, скарб и привязали веревками скот к саням и телегам, Артем Никитич зачитал постановление, по которому дом Березиных подлежал конфискации под колхозную контору. Думал, хоть это произведет впечатление, однако ни хозяин, ни хозяйка, ни кулацкие сынки и дочки звука не издали.

— Выметайся со двора! — добавил от себя Артем Никитич. — И следуй к месту ссылки.

Вся семья подхватила каждый по узелку, Андрей взял ящик с инструментом и повел всех со двора.

Скорее всего под такой покорностью Артему Никитичу виделся некий хитрый замысел, подвох: от Березина все можно ожидать. Кинул же снежком! И тоже молча!

На улице Артем Никитич догнал раскулаченных, выхватил у Андрея ящик с инструментом.

— Я предупреждал! — закричал он. — Весь инвентарь принадлежит колхозу!

Однако и это не поколебало спокойствия Березина. Тогда Артем Никитич подозвал милиционера и приказал арестовать Андрея.

— Не положено, — сказал милиционер, годами вдвое старше председателя. — Сопротивление не оказывается.

И тогда Артем Никитич разглядел сквозь злые слезы новенький дубленый кожух на Березине.

— Ага! — закричал он, распаляя себя. — Шубу утаил от Советской власти! Снимай!

Андрей молча снял кожух и положил на заледеневший снег, оставшись в длиннополой, домотканой косоворотке. Любушка тут же скинула с себя полушубок и набросила на плечи мужа. Ошарашенный, напрочь обескураженный такой покорностью председатель Артем Никитич взял за вешалку кожух и потащил его волоком во двор дома. И там, скрывшись за воротами, он выхватил топор из инструментального ящика и стал рубить кожух, вмещая в удары всю детскую ненависть и прямоту.

Тем временем сердобольная соседка, наблюдавшая из окна, вынесла Андрею старый зипунишко, времен начала Забвения, и тут же спряталась в своем дворе.

— Ну что же, — сказал Андрей, глядя на тихих детей и жену. — Пойдем в ссылку.

И они пошли по весенней грязи в Свободное, где ссыльные раскулаченные уже начинали строить избы. Погода сразу испортилась, потянуло с севера, и обвалился на землю сильнейший снегопад. Шли они медленно, щупая дорогу и держась за руки, однако когда вышли к часовенке на берегу Кровавого оврага, пошел дождь. Пришлось спрятаться под обветшалую крышу. И пока пережидали непогодь, Любушка накормила детей из тех припасов, что взяли с собой в узелках. Андрей смотрел, как озябшие его дети — младшие, закутанные в шали, и старшие, рано повзрослевшие, одинаково со слезами глотают холодную пищу, безропотно разделяя судьбу родителей. Смотрел, и разрывалась душа, и тянул сквознячок сомнения: а справедливо ли это — мучить жену, детей? Они-то за что страдают? В чем их вина? Может, пощадить их и отказаться от избранного пути? Во имя высшей веры на земле — детей? Но как же тогда жизнь во искупление?

Эти мысли грызли его потом до самого Свободного и отступили, когда Андрей увидел, что в стороне от старого пожарища поднимаются белые срубы домов, и уже обозначилась первая длинная улица вдоль реки. Ссыльнопоселенцы работали артельно, помочью, переходя со сруба на сруб, так, чтобы никому не было обидно. Возрождение села сразу напомнило Андрею возрождение Березина. Когда Андрей с Любушкой закончили свой путь скитания и вышли в родные места, Березино вот так же, одновременно и быстро поднималось из пепла. И в этом повторении Андрей угадывал какой-то знак. Зачем-то нужно было судьбе дважды провести его одним и тем же кругом. Может, чтобы показать, что жизнь неугасима, пока живы и неистребимы разум и воля?