Елена Данько - Деревянные актёры

Когда я умылся, мейстер скомандовал:

– А теперь дайте друг другу руки и помиритесь! В театре все должны дружно жить.

Повеселевший Руди с прилипшими ко лбу светлыми кудрями протянул мне руку.

– Будем друзьями, Иозеф! Я виноват и больше тебя дразнить не стану.

– Молодец, Рудольф! – воскликнул мейстер. – А теперь живо, сцену складывать. Завтра выходим в путь!

Я сидел в тёмных сенях, забравшись с ногами на кукольный сундук, и всё припоминал слова мейстера Вальтера и его сердитое лицо, когда он говорил об итальянцах. Мы были здесь чужие. Нас ценили потому, что мы хорошо работали. Но если бы Руди работал плохо, в десять раз хуже, чем я, мейстер Вальтер и Марта всё равно любили бы его больше, чем меня. Ведь он для них был свой, а я – чужой.

В кухне кончили ужин, и мейстер Вальтер, рассказывая что-то, раскатисто хохотал.

– Пеппо! Пеппо, ты где? – крикнул, вбегая в сени, Паскуале.

Я не отозвался. Но зоркие глаза Паскуале, привыкнув к темноте, разглядели меня на сундуке.

– Пеппино, что ты? Зачем ты сидишь здесь? – встревоженно спросил он и сел ко мне на сундук.

Мне было стыдно плакать, но от ласкового голоса Паскуале я всё-таки чуть не заревел.

– Что с тобой, Пеппо, миленький? – обнял он меня.

– Мне хочется уйти отсюда, Паскуале, – заговорил я. – Я пойду разыскивать мою сестру, а ты, если хочешь, оставайся здесь.

Паскуале задумался.

– Слушай, Пеппо, что я тебе скажу! До Регенсбурга уже недалеко. А ведь там живёт синьор Манцони. Синьор Гоцци, наверное, написал ему письмо для нас: может быть, он написал, куда уехала Урсула. А так – где ты её найдёшь? Потерпи ещё немного. Мы скоро придём в Регенсбург.

– Хорошо, Паскуале, – сказал я, – пойдём в Регенсбург. Ты останешься там учиться музыке, если захочешь, а я пойду искать сестру.

Паскуале развеселился.

– Знаешь, Пеппо, о чем мы секретничали с Мартой? Помнишь, ты обижался? Я написал дяде Джузеппе письмо, когда ты был болен. Я спрашивал его, не знает ли он, куда уехала Урсула. Я так плохо написал адрес на конверте, что почтмейстер даже глаза вылупил и говорит: «Тут у вас, видно, курица наследила!» Мы с Мартой тогда много смеялись. Я попросил Марту написать адрес, и мы не знали, как пишется на конверте: уважаемому или достопочтенному? Я тогда ждал ответа от дяди Джузеппе с каждой почтой. Но ответ не пришёл, – вздохнул Паскуале. – Может быть, мы всё-таки плохо написали адрес. Ну, ничего, мы скоро придём в Регенсбург. Знаешь, мне очень хочется поучиться музыке и пению.

Я слушал его весёлую болтовню, и мне захотелось поскорее добраться до Регенсбурга.

Мейстер Вальтер сначала и слышать не хотел, что мы уйдём из его театра.

– Бросьте, ребята, – говорил он. – Вы уже привыкли к вольной жизни, вы – птицы перелетные, вам в городе не усидеть за книгой. Какие там книги? Вот лучшая книга, я её всю жизнь читаю и мудрее не видел! – Мейстер Вальтер, переложив вожжи, указал своей широкой ладонью на дорогу, шедшую среди полей. – Сколько городов, сколько людей перевидел я на своём веку. Побольше иного профессора о своей стране знаю. Где ему, профессору, с мейстером Вальтером тягаться? Сидит он в своей конуре да глаза слепит над старыми, пыльными книгами. А у нас с вами, ребята, весь мир как на ладони! Да и скучать вы будете без театра. Не было ещё такого кукольника, который, занявшись другим делом, забыл бы своих деревянных актёров. Всё равно, рано или поздно вы к этому делу вернетесь!

Но мы не отступали от нашего решения идти в Регенсбург.

Я спешно вырезывал кукол для «Мнимого больного».

Я работал каждую свободную минутку: то в перерыве между представлениями, то на привале в лесу, то на ночлеге, когда Руди и Паскуале уже спали. Я сделал толстого Аргона, который здоров, как бык, а воображает себя больным, его хорошенькую дочку Люсинду, весёлую служанку Туанетту, учёного доктора Диафуаруса и его глупого сына, Остальных кукол взялся сделать Руди. Мы больше не ссорились. Руди не задирал носа, а, наоборот, просил меня, чтоб я помог ему собирать кукол.

Так мы дошли до Штаубинга, где должны были расстаться с театром. Мейстер Вальтер не захотел идти в Регенсбург.

– Там попов много, – сказал он, – того и гляди, запретят нам представлять или с позором выгонят из города. Ну их…

В Штаубинге мы опять представляли «Фауста». Я работал внизу. Зажигая бенгальский огонь и подавая Марте на тропу дракончика, на котором во втором действии улетает Кашперле, я подумал, что работаю в театре мейстера Вальтера последний раз. Никогда я не влезу больше на тропу, никогда запыхавшаяся Марта не попросит меня распутать нитки перед тем, как я подниму наш дырявый занавес. Никогда я не услышу, как грохочут и хлопают зрители в ответ на острое словцо мейстера Вальтера. Никогда не будет и наших весёлых привалов в дороге, собирания сухих веток для костра и беготни за водой с железным котелком. Мне взгрустнулось.

Марта слезла с тропы с дракончиком в руках.

– Ты знаешь, Иозеф, – болтала она, – было бы так хорошо, если бы наш дракончик разевал пасть. А то он только головой и хвостом вертит… Руди рассказывал: у мейстера Штольпе дракон даже огонь из пасти пускает.

Я взял у неё из рук вагу дракончика.

– Жаль, что ты мне раньше не сказала этого, Марта. До завтра я не успею уже ничего сделать. Пускай уж Руди сделает тебе нового дракона.

Марта с минутку удивлённо посмотрела на меня и вдруг вспомнила, что ведь мы с Паскуале завтра уходим. Она замигала, а рот поехал у неё куда-то вкось!

– Прости, Иозеф, я всё поверить не могу, что ты и Паскуале уходите из театра. Мне будет так скучно без вас…

Мейстер Вальтер щедро расплатился с нами за работу в театре и за кукол для «Мнимого больного».

– Ну, ребята, соскучитесь сидеть в городе или просто нужда придёт, знайте, что старый мейстер Вальтер всегда вас возьмет на работу! Авось мы с вами ещё увидимся.

Мы подарили фрау Эльзе теплую косынку, купленную на рынке в Штаубинге. Она со слезами расцеловала нас. Марте я подарил маленький ящичек для булавок, ленточек и других мелочей. Этот ящичек я начал вырезывать для неё, ещё когда лежал больной в Фридрихстале. Среди завитков и листьев я вырезал на его крышке немецкие буквы М. и Б. – Марта Буш.

Рано утром мы в последний раз погрузили на тележку доски и сундуки. Фрау Эльза и Марта сели в тележку. Мейстер Вальтер взял вожжи. Я поцеловал Гектора в его теплые влажные ноздри, и тележка тронулась. Марта махала нам рукой, а Руди – своей зелёной шапочкой, пока тележка не скрылась за деревьями.

Мы молча повернули на дорогу в Регенсбург.