Василий Веденеев - Дикое поле

— Согласен! — Головин взмахнул обоими клинками. Жозеф торопливо переводил их диалог Антонио, мешая итальянские и французские слова. Тот отступил в сторону и умоляюще посмотрел на казака.

— Синьор! Оставьте его мне! Я поклялся, что этот негодяй умрет от моей руки, пусть даже он и считается лучшей шпагой Италии. Я проткну выкормыша иезуитов, чего бы мне это ни стоило!

— О, твой противник иезуит? — удивился француз, переведя слова Антонио. — Это коварные бестии, будь осторожен, Тимофей!

— Русский, — шипел Джакомо. — Великий иезуит Поссевино бывал в вашей Московии и сказал, что с вами невозможен никакой разговор, кроме драки!

— Вот и подеремся.

Клинки с лязгом скрестились, высекая синеватые искры. Анастасия слабо охнула и побледнела. Злата до крови закусила губу. Сарват шумно дышал. За его спиной появился молодой турок из охраны Куприяна — тот послал его узнать, отчего в доме так долго копаются. Жозеф и Богумир отодвинулись, давая место бойцам.

С первого же удара Тимофей почувствовал, что противник далеко не прост: клинки в его руках сверкали, описывая замысловатые круги и восьмерки, словно отыскивая, куда быстрее и вернее ужалить, чтобы располосовать острой сталью живую плоть. Умело защищаясь, Джакомо внезапно переходил в яростные контратаки и словно взрывался сериями финтов, грозил то справа, то слева, пытаясь достать концом сабли до горла Тимофея или подсечь ему ноги, стараясь держать противника на расстоянии, он часто далеко вперед выставлял прямую руку и, вытянув клинок, будто действовал шпагой, делал низкие выпады. Сабли держал уверенно, одинаково хорошо фехтуя и правой и левой рукой.

Головин отступил перед его натиском, и Анастасия вскрикнула, но Богумир зажал ей рот.

— Не мешай ему!

— Ты хочешь фирман? — шипел Белометти. — И женщину? Получай!

Но его сверкающий клинок рассек только пустоту. Тимофей опять отступил, и Джакомо немного успокоился: теперь он уже был почти уверен в победе. Но зачем она ему? Потешить самолюбие, отправив в мир иной еще одного самонадеянного болвана? Плевать на рабыню, сейчас важнее сохранить фирман и собственную голову. Надо немножко попугать наглеца и, незаметно перемещаясь, добраться до двери в подвал. Она не заперта, а с другой стороны есть задвижка. Юркнуть за дверь и скорее вниз, к люку…

Но тут неожиданно все для него изменилось. Вращая клинками, выставленными перёд собой, русский мелкими шажками пошел на венецианца. Тот не знал, что это древний восточный прием фехтования двумя мечами, носящий поэтическое название «Дракон играет с жемчужиной», но интуитивно почувствовал, что игра закончена. Начался настоящий бой. Русский просто, оказывается, дал ему показать себя, выясняя, на что способен противник.

«Дьявол его раздери! — мелькнуло в голове Джакомо. — Что он делает?»

Словно танцуя, Тимофей легко двигался на носках, и разящие клинки Белометти всюду встречали смертоносную сталь, как будто русский был окружен непробиваемой броней. Откуда было знать итальянцу, что казак рождается и умирает с острой саблей в руках?

Впервые Головин вытянул из ножен тяжелый отцовский клинок, когда ему был всего один год от роду! Но тогда он, конечно, еще ничего не умел, зато потом, в монастыре отца Зосимы, его до седьмого пота гоняли наставники, сначала вложив в слабые детские руки легкую сабельку из липы, потом потяжелее — из ясеня, а там и дубовую, которая оставляла болезненные синяки на теле, если пропустишь удар. Незаметно дело дошло и до боевого клинка. И так год за годом, каждый день по несколько часов. Чернецы-наставники не знали ни устали, ни жалости, воспитывая бойца, способного выстоять перед любым противником. Они передавали ему накопленные веками хитрости непростого сабельного боя. Это не фехтование европейской школы! Здесь все диктовал жестокий закон Дикого поля, никогда не знавшего мира, но всегда готового к страшной сече! Либо ты, либо тебя!

Один клинок вверх, другой делает неожиданный выпад! Этот прием древние китайские мастера называли «Бабочка летит на цветок». Белометти едва успел закрыться, но тут же правый клинок казака отбил его защиту, а левый распорол острием камзол на груди — это называлось «Обезьяна ворует плоды». Поэтично, но Джакомо не знал этих названий, да ему сейчас было не до поэзии.

Русский упорно теснил его, не давая приблизиться к заветной двери. Его клинки все чаще и чаще с треском разрывали камзол венецианца, превращая его в лохмотья. Когда-то Джакомо сам так тешился на дуэлях, теперь пришел его черед обливаться холодным предсмертным потом и с содроганием ждать каждого нового выпада, который мог поставить последнюю точку. Иногда венецианцу казалось, что у противника две пары рук.

Неожиданно Головин повернул клинки в одну сторону, а сам шагнул в другую и резко развернулся. Белометти вскрикнул от боли в запястьях, отшатнулся и совсем рядом увидел лицо русского — загорелое и светлоглазое. Толчок в грудь — и он оказался прижат к стене. Руки его были раскинуты в стороны, а у самого горла, почти касаясь кадыка синеватой сталью, остановился булатный клинок Тимофея. Одно движение — и голова венецианца скатится с плеч.

Тяжело дыша, облизывая пересохшие губы, Белометти скосил глаза и увидел непонятные буквы на клинке, готовом перерезать его горло.

— Знаешь, что там написано? — Русский дышал на удивление ровно, будто и не бился на саблях. — «Аз каждому воздам по делам его!» Фирман!

— Под камзолом, за поясом, — прошептал униженный Джакомо.

— Жозеф! Возьми у него оружие и фирман!

Француз вырвал у венецианца сабли и вытащил из-за пояса деревянный пенал. Тимофей отпрыгнул и опустил оружие.

— Синьор! — Антонио снял шляпу и низко поклонился ему. — Пока я жив, не забуду этот поединок и ваше великодушие! Теперь вы мой, господин иезуит! Не угодно ли вам немного отдохнуть и дать мне удовлетворение? Я полагаю, что эти люди здесь более не задержатся.

Во дворе вдруг послышались крики и бухнули пистолетные выстрелы, а потом раздался яростный визг турок.

— Рано обрадовались. — Джакомо сел на диван и хотел сердито отшвырнуть попавшийся под руку серебряный футляр с подложным фирманом, но передумал и спрятал его под камзолом.

Жозеф кинулся узнать, в чем дело, но на крыльце уже протопали сапоги, с лязгом закрылись запоры входной двери, и в комнату ввалился Куприян.

— К окнам! — крикнул он. — Дом окружен! Турки!

Схватив со стола подсвечник, он с размаху высадил им раму и осторожно выглянул. Злата уже вытащила мешочек с пулями и пороховницу, чтобы заряжать ружья и пистолеты, Анастасия принялась помогать ей. Остальные поспешили встать у окон и приготовили оружие. К огромному неудовольствию Белометти, его соотечественник уселся рядом с ним и доверительно сказал: