Василий Веденеев - Дикое поле

— Его я хотел бы видеть в могиле. Но отчего вы не пускаете ко мне остальных?

— Нужен покой, — начал увещевать Чарновский. — Как только я отправлю вас домой, принимайте кого хотите. Если нужно передать записочку прелестной пани, Матей отнесет. Ему вполне можно доверять. А я тем более не раскрою рта, даже на исповеди.

— О, берегитесь попасть в руки попов! — шутливо погрозил ему пальцем Гонсерек. — Во многих странах просвещенной Европы таких, как вы, еще жгут на кострах!

— Надеюсь, мне это не грозит, — вполне серьезно ответил Казимир.

На следующий день пан Марцин попросил дать ему перо и бумагу. Он написал коротенькое послание, запечатал его своим перстнем и потребовал передать в собственные руки настоятеля костела Петра и Павла.

Фрол подержал письмо над паром и ловко вскрыл. Но в нем не оказалось ничего интересного: раненый сообщал, что начинает поправляться, и просил молиться за его здоровье. Тайнописью он пользоваться не мог, поскольку не имел для этого никаких средств. Оставалось одно: письмо имело некий скрытый смысл, непонятный непосвященным. Оно было вновь запечатано и передано ксендзу. Выполнив поручение, слуга немедленно принес ответное послание. Его тоже вскрыли и нашли в нем пожелания скорейшего выздоровления.

Пан Гонсерек обрадовался записке ксендза и с этого дня начал гонять Матея-Фрола по разным адресам. Марцин писал знакомым дамам и шляхтичам, ксендзам и придворным, портным и оружейникам, шорникам и лошадиным барышникам. Целовал ручки очаровательных паненок, спрашивал о видах на урожай и новостях, просил молиться за его здоровье и интересовался делами при дворе, заказывал сукно на новый жупан и приказывал поскорее починить замки у пистолетов, покупал новое седло и продавал старую кобылу.

Читая его письма, Казимир хмурил брови — все это муть, не заслуживающая внимания. Надо видеть, как внимательно осматривал каждое полученное письмо пан Марцин, проверяя, вскрывали его или нет. Конечно, Фрол очень осторожен и, надо надеяться, раненый ничего не заметил. Но пока Гонсерек пишет, отвлекая внимание, чтобы, когда придет время отправить действительно важное письмо, оно без задержек дошло до адресата. В конце концов, тем, кто может интересоваться содержанием его посланий, надоест читать пустые придворные сплетни и банальные любезности.

И время пришло. Важное письмо было написано. Гонсерек скромно засунул это письмо, адресованное некоему Лаговскому, проживавшему в предместье на другой стороне реки, в середину целой пачки корреспонденции. Чарновский вскрыл письмо и равнодушно пробежал глазами первые строки: пан Марцин передавал приветы многочисленной родне приятеля. Потом шли пространные рассуждения о достоинствах и недостатках лошадей их общего знакомого, и вдруг промелькнуло знакомое имя — отец Паоло! Пан Марцин искренне сожалел, что не может лично встретиться с его посланцем, и просил сделать это Лаговского, обещая все объяснить при личной встрече, когда тот посетит его в доме лекаря Чарновского. Далее он умолял приятеля не затягивать с визитом.

Казимир позвал Окулова и дал ему прочесть письмо. Фрол предположил:

— Он ждет гонца.

— Скорее всего, — согласился лекарь. — Отнеси письмо Лаговскому. Пусть придет навестить пана Марцина.

— А мы послушаем, о чем они будут шептаться?

— Само собой. Но можно ничего не услышать. А нам надо знать, где он должен встретить посланца отца Паоло. Если мы оставим шпионов-иезуитов без связи, вот тогда они задергаются…

Ивко прыгнул на повозку, хлестнул кнутом лошадь и схватил пожилого татарина за горло:

— Гони!..

Бритоголовый уже перелезал через стену. Надо поторапливаться, если не хочешь опять очутиться в пыточной.

Возница вцепился в беглеца и опрокинулся на спину. Лошадь рванула, и они оба повалились на дно повозки. Ивко быстро высвободился, встал на четвереньки и поймал болтавшиеся вожжи:

— Пошла!

Он раскрутил над головой кнут и ожег круп лошади ударом. Оглянувшись, увидел бежавшего за повозкой палача: упрямо наклонив голову, тот ритмично работал согнутыми в локтях мускулистыми руками, явно намереваясь догнать повозку и ухватиться за нее сзади.

— Пошла, пошла! Ги-и-их!

Застучали копыта, коротко свистнул в ушах ветер. Бритоголовый начал заметно отставать, но не сдавался. Татарин, лежавший на дне повозки, завозился и поднял голову. Неожиданно он завопил:

— Сворачивай! Налево сворачивай! Прямо не проедем!

Серб уже и сам увидел наваленные посреди улицы бревна, кучи песка и сложенные штабелем кирпичи. Наверное, кто-то из богатеев решил строиться: простому человеку не по карману возводить себе кирпичный дом. Натянув вожжи, Ивко заставил кобылу повернуть. Повозка влетела в узкий переулок, с двух сторон зажатый глухими стенами глинобитных домов. Пока сворачивали, бритоголовый успел немного сократить расстояние и опять бежал в опасной близости от повозки. Судя по комплекции, он обладал огромной физической силой, и — кто знает? — возможно, мог запросто остановить повозку, запряженную лошадью, крепко ухватившись за колесо. Конечно, лучше всего выпрячь кобылу и вскочить на нее. Но пока будешь возиться с упряжью, палач окажется тут как тут. Второй раз не повезет, а из железных объятий здоровенного, как бык, бритоголового уже не вырваться. Он сделает все, чтобы схватить беглеца, иначе ему придется держать ответ перед Азис-мурзой.

— Есть нож? — Серб обернулся к притихшему татарину.

— Нет, нет! — испуганно замотал тот головой.

Наверно, решил, что страшный окровавленный человек хочет его зарезать. Кому он нужен! Ивко хотел перерезать постромки, но раз ножа нет…

— Пошла, пошла! — погонял он лошадь.

Неожиданно переулок кончился, и повозка, подпрыгивая на кочках, проскочила через большой пустырь, заросший жесткими кустиками выгоревшей под солнцем травы. Слева тянулась широкая канава, а справа раскинулся большой сад.

— В саду есть дорога. Она выводит из города, — прокричал сзади татарин.

Можно ли ему верить? Но иного выхода все равно нет — Ивко погнал повозку вдоль сада, боясь пропустить поворот.

— Если обманул — убью! — пригрозил он татарину.

— Правда, есть дорога!

Словно нехотя, деревья расступились, и серб свернул на узкую дорожку, похожую на зеленый тоннель: наверху кроны сходились, образуя ажурный свод ветвей.

— Пошла! Пошла!

Как там бритоголовый? Совсем отстал, или его просто не видно за деревьями? Нет, отстал! Глухо стуча колесами по мягкой земле, повозка катилась вдоль сада. Прыгая с ветки на ветку, перекликались на разные голоса птицы, откуда-то издалека доносилась заунывная песня. Ноздри щекотал запах пыли и тонкий аромат яблок.