Unknown Unknown - Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого)

И сказал Бэнкэй:

– Повеление ваше таково, что иного и быть не может. Однако же битва на море – дело серьёзное. Здесь начало боя – обмен стрелами – вы не доверите кому ни попало. Так что позвольте уж мне!

Услышав это, сказал Катаока:

– Монаху надлежит молиться о душах тех, кто почил одиноким, да ещё наставлять заблудших на правильный путь. Для чего же ты ещё и в бою вылезаешь вперёд? Не путайся под ногами! Первую стрелу пущу я!

Выслушав, Бэнкэй возразил:

– Это что же, будто у нашего господина нет других воинов, кроме тебя?

Тут Таданобу, почтительно склонившись перед Ёсицунэ, произнёс:

– Всё это пустая болтовня. Они спорят, кому быть первым, а враги уже совсем близко. Аварэ, благоволите только отдать приказ, и первым буду я.

– Превосходно, – сказал Судья Ёсицунэ. – Иного от тебя не ждал.

И он тут же разрешил Таданобу начинать.

Таданобу был облачён в светло-зелёные доспехи поверх кафтана из пятнистого шёлка и в шлем с трехрядным нашейником; у пояса имелся у него внушительный меч с серебряной отделкой, а из-за спины над головой торчали двадцать четыре стрелы с бело-чёрным ястребиным оперением, причём выше остальных выступали две гудящие стрелы. Сжимая в руке лук «фусимаки», он вышел на нос корабля и обратился лицом к врагам.

Между тем враги на лодках, загородившись щитами, подплыли на расстояние полёта стрелы, и их предводители Тэсима Курандо и Кодзукэ Ханган закричали:

– Послушайте нас! Нам ведомо, что это корабль господина Судьи Ёсицунэ! С вами говорят Тэсима Курандо и Кодзукэ Ханган! Мы выполняем приказ Камакурского Правителя, и знайте, что под страхом потери воинской чести мы нипочём не позволим вам, изгоям, вступить на эту землю!

– А с вами говорит Сато Сиробёэ Таданобу! – гордо выпрямившись, прокричал в ответ Таданобу.

– Берегись, ибо я представляю здесь моего господина! – рявкнул Тэсима Курандо.

Он наложил на тетиву огромную гудящую стрелу, с силой натянул и выстрелил. Стрела пронеслась по воздуху и ударилась в борт корабля. Увидев это, Таданобу сказал:

– Вот в чём отрада для воина: в том, чтобы попадать во врага своего насущного, как в мишень на ученье. В толк не возьму, может, ты решил своими гудящими стрелами подшутить над скромным слугой Минамото? А я вот честно покажу тебе своё умение!

С этими словами он положил на тетиву своего лука для троих стрелу в тринадцать ладоней и три пальца, с силой натянул и, немного выждав, выстрелил. С воем понеслась стрела, и её тяжёлый раздвоенный наконечник врубился в наличник шлема Тэсимы, перерезал поперёк голову и застрял в заклёпках нашейника. Чаша шлема вместе с верхней частью черепа с плеском упала в море.

Увидев это, Кодзукэ Ханган вскричал:

– Ну, у меня ты много не поговоришь!

Он выхватил из колчана наугад первую попавшуюся стрелу, хорошенько натянул тетиву и выстрелил. Стрела прошла вскользь по левой стороне шлема Таданобу. Таданобу как раз поднимал лук, и вторая его стрела ушла в море. Видя это, он произнёс:

– Сдаётся мне, жители этой провинции никогда не умели попадать в противника. Ну-ка, гляди, как надо!

Он наложил на тетиву стрелу с наконечником «игла», слегка натянул и остановился. Кодзукэ Ханган, раздосадованный своим промахом, выхватил вторую стрелу. Едва он поднял лук, как Таданобу, натянув тетиву в полную силу, выстрелил. Его стрела ударила Кодзукэ в левую подмышку и на пять сунов вышла из правого бока. И Кодзукэ Ханган с плеском свалился в море.

А Таданобу, наложив на тетиву новую стрелу, предстал перед Ёсицунэ. Тут и спорить было не о чем, совершил он воинский подвиг, и господин повелел запечатлеть его имя первым в книге доблести.

С гибелью Тэсимы Курандо и Кодзукэ Хангана враги отгребли далеко за пределы полёта стрелы.

И спросил Катаока:

– Скажи-ка, почтеннейший Таданобу, каким манером вёл ты ныне бой?

– Да по своему разумению, – ответствовал Таданобу.

– Тогда благоволи отойти в сторонку, – сказал Катаока. – Метну-ка и я стрелу-другую.

– Ну-ну, попробуй, – сказал Таданобу и отошёл.

Был Катаока облачён поверх белого кафтана в кожаный панцирь с жёлтым узором по белому полю; шлем он нарочно не надел, а покрывала его голову самурайская шапка ориэбоси, прихваченная тесьмой на подбородке. Держа под мышкой лук нелакированного дерева, он вынес и поставил со стуком на банку ящик со стрелами и снял крышку; нет, там не были обычные стрелы с наконечниками «щиторуб» и «птичий язык», а были там стрелы из выпрямленного бамбука с обструганными утолщениями и с оперением, притороченным по обеим сторонам корой бересклета; стволы их были усилены насадками из тиса и чёрного дуба окружностью в четыре и длиною в шесть сунов, и такой же длины достигал дубовый или тисовый наконечник «древобой».

– Следует знать, – объявил Катаока, – что стрелять такой вот стрелой по живому врагу не стоит, она может и не пробить панцирь. Но борта этих лодок делают на Сикоку из криптомерии тонкими, а лодка набита людьми до отказа и сидит достаточно низко. Если я буду бить, целясь примерно на пять сунов ниже уровня воды, мои стрелы проломят борта, как долотом. В лодки хлынет вода, люди в панике замечутся и сами их потопят, и тут уж им всем, несомненно, будет конец. Если к ним поплывут на помощь, не выбирайте целей, бейте стрелами бегло, в кого ни попадёт.

– Мы готовы! – откликнулись воины.

Катаока упёрся коленом в банку и стал с бешеной быстротой выпускать стрелы одну за другой. Полтора десятка, из них десять с тисовыми «древобоями», поразили днища лодок, и лодки начали наполняться водой. Люди в них заметались, запрыгали, затопали, лодки стали переворачиваться, и вот уже три из них у всех на глазах затонули. Тэсимы Курандо не было больше в живых, и остальные поспешили обратно к берегу. Печально разбрелись бойцы по домам от бухты Даймоцу, с плачем унося бренные останки своего предводителя.

Тем временем Бэнкэй окликнул Хитатибо и пожаловался:

– Нет потехи душе! Сейчас бы нам с тобой повоевать, а день идёт к концу. Ведь это всё равно что побывать на горе сокровищ и уйти с пустыми руками…

И тут оказалось, что Комидзо-но Таре, прослышав о битве в бухте Даймоцу, примчался к берегу с сотней воинов и уже столкнул в воду пять лодок из вытащенных на берег.

Увидя это, Бэнкэй и Хитатибо натянули чёрно-синие кафтаны. Поверх Бэнкэй облачился в панцирь из чёрной кожи, Хитатибо же надел светлый панцирь с чёрными шнурами. Лук Бэнкэй нарочно оставил, а взял с собой к поясу большой меч длиной в четыре сяку два суна с узорчатой рукоятью да малый меч, именуемый «Иватоси» – «Пронзатель скал», бросил на дно лодки боевой топор с вырезом «око вепря», серп «наигама» и «медвежью лапу», после чего, подхватив под мышку неразлучную свою боевую палицу (с железным стержнем, со спиральной обмоткой из железной проволоки и с головкой, усаженной железными бляхами), спрыгнул в лодку сам и встал на носу. Хитатибо как искусный мореход встал на корму с веслом.