Грегори Норминтон - Портрет призрака

— Благодарю вас, — произносит Уильям. — Тогда я одолжу несколько книг.

Он откладывает в сторону Норгейта и Пичема и вспоминает, как многие месяцы занимался рисованием и как уроки вселяли в него все большую уверенность в свои способности. Как он устраивался поудобнее с лопатой для зерна на коленях, чтобы было на что положить бумагу, и трудился над небольшим прямоугольником, в котором постепенно возникал пейзаж: вот родной дом, вот сараи, вот соседское поле на западном склоне холма. Он вслушивался в голоса поденщиков, что веяли зерно в амбаре, и летящая из открытых дверей мякинная труха казалась ему очень похожей на дым. Среди его рисунков не было двух совершенно одинаковых: ветряк мельницы то и дело поворачивался, ловя ток воздуха. Когда мельница не работала, она напоминала ему стоящий в порту галеон с провисшими снастями. Он на слух знал каждое ее поскрипывание и потрескивание. Эти звуки словно указывали на скрытую в деревянных механизмах мощь, которая казалась ему сродни его собственной. Оставалось лишь освободиться от обязательств перед отцом, подставить парус ветру удачи и достичь своей земной цели!

— Помогите мне подняться, господин Страуд.

Уильям подает старику руку и поддерживает его за острый локоть. От былых мускулов господина Деллера не осталось и следа. Уильяму казалось, что он держит птицу.

— Видите сундук возле того окна?

Опираясь на руку Уильяма, так, словно вот-вот упадет, старик выпячивает подбородок, указывая, куда смотреть. Уильяму не доставляет удовольствия поддерживать скрюченную фигуру, кожа которой ссохлась, точно пергамент, а тело пахнет мешковиной и мочой.

— Узнаете?

Уильям смотрит на большой сундук орехового дерева. Он помнит: к примеру, там лежат латный нагрудники металлическая алебарда без древка, ржавчина на заточенном краю которой похожа на кровь. Для мальчика, привычного к виду ножей-секачей да корзин для веяния, эти вещи казались настоящим чудом. Он помнит и человеческий череп с пробитым сводом, и чучела птиц на деревянных шестках, и ложечку для шербета с рядом жемчужин на ручке, сделанную в Стамбуле.

— Я бы предпочел сам найти, что нужно, — говорит господин Деллер. — Но этот сундук, знаете ли, очень уж глубокий.

Уильям услужливо опускается на колени и отпирает сундук. В свете свечей он видит бумаги: здесь хранится множество документов, пергаментов, истрепанных папок для рисунков. От прежнего имущества не осталось и следа: оно больше не нужно своему владельцу.

— Видите сверток красной кожи с деревянными бусинами на завязках? Дайте мне его.

Взяв сверток, господин Деллер неуклюже шаркает к камину, поближе к огню. Слегка задыхаясь и, кажется, сердясь, он произносит:

— Я теперь чувствую только тепло, да и то едва-едва. Скоро стану совсем холодным, как ящерица.

Сверток красной кожи стянут тремя завязками. Пальцы старика вскоре запутываются в узлах, и Уильям пытается вмешаться и помочь ему.

— Боже милостивый! Стать таким немощным!..

— Узлы очень тугие. Позвольте…

Но старик не уступает. Уильям держит перед ним пакет, тот теребит завязки, дергает их, и наконец они поддаются. Тут же, точно распустившиеся узлы должны включить некий скрытый механизм, господин Деллер отступает назад и глубоко вздыхает, чтобы успокоиться.

— Что вы там видите? — спрашивает он. Рисунки. Здесь несколько дюжин рисунков, сделанных пером и бистром 3, красной и белой пастелью. Некоторые — черновые наброски, эскизы для картин; другие, пейзажи и интерьеры, — работы, близкие к завершению.

— Кто-нибудь еще видел их, сэр?

— Кроме вас — никто.

Уильям чувствует себя вором, забравшимся в усыпальницу. Он осторожно перебирает листы. Вот растушеванные линии озера — колеблемые ветром камыш и осока, мрачные заросли ольхи. Вот дом кузнеца в деревне, а вот деревенский пруд и белые вихри птиц над ним. Молодой человек, чье лицо скрыто полями хорошо знакомой Уильяму шляпы, работает над рисунком у открытого окна, за которым виднеется лицо проходящего мимо садовника. Снова и снова перед Уильямом предстают эскизы интерьеров поместья: тихие неприбранные помещения; стоящая в кухне переносная витая лесенка; полупрозрачная фигура, греющаяся у кухонной печи. При первом взгляде на рисунки кажется, будто дом заполнен призраками, безликими людьми за своей работой; и лишь потом замечается обстановка, черты и линии которой просвечивают сквозь фигуры.

— Это… э-э… поздние работы?

— Поздние, — эхом откликается господин Деллер; его пустой взгляд бесцельно блуждает по сторонам. Уильям разворачивает сложенные листы и видит эскизы портретов Синтии: спящей, сидящей, погруженной в чтение. Его пронизывают нежность и горестное вожделение. Вот Синтия стоит у кухонного стола, вместе со старой Лиззи нарезает овощи, волосы Синтии растрепаны и припорошены мукой, пытливый взгляд обращен к художнику.

— Видите рисунок, на котором женщина учит ребенка ходить?

— Да, вижу.

— Это Белинда.

Уильям рассматривает рисунок. Черты лица молодой женщины почти не прорисованы, лишь заштрихована тень на щеке. Неужели господин Деллер думает, что это сможет послужить ему при окончании портрета?

— Это единственный рисунок здесь, который находится не на своем месте.

— Потому что сделан много раньше?

— Потому что все остальные были сделаны с натуры. Но моя жена так и не увидела нашу дочь. — Уильям чувствует, как по коже пробегает холод. Господин Деллер втягивает его в свои тайны. Он показывает эти последние работы затем, чтобы поймать его в ловушку жалости и смирения. — Это лишь фантазия, в которой она осталась жива.

Уильям отрывается от рисунка и видит, что господин Деллер ощупью идет вдоль стены. Возле одной из стенных панелей старик останавливается и со всей силы бьет в стену плечом. Панель со вздохом открывается, и за ней оказывается комнатка-тайник.

— Здесь прятались священники 4, — задыхаясь, говорит господин Деллер. — Я обнаружил этот тайник случайно… оступился однажды, запутавшись в бриджах.

Уильям издает нервный смешок. Да это не тайник, а склеп, полный мягких надгробий: здесь стоят пять картин, закутанных в шерстяные саваны.

— Вот это — самые последние мои работы, — говорит господин Деллер. — Можете забрать их. Возможно, после моей смерти какой-нибудь покровитель искусств в приступе ностальгии даст за них неплохие деньги.

— О, не думаю, что смогу продать их.

— Как бы то ни было, они ваши.

Нащупывая путь перед собой, господин Деллер неуверенными шагами входит в комнатку. Уильям не в силах сдержать порыв внести в комнатку свет, но тут же понимает, что старик «смотрит» кончиками пальцев: он поглаживает угол каждого холста, пересчитывая вколотые там булавки, служащие метками. По количеству пыли Уильям заключает, что Синтия находится в неведении относительно этого тайника или же ей запрещается открывать его. Свет, внесенный в комнатку, кажется ему подобным порыву ветра в запечатанной гробнице.