Александр Немировский - Пурпур и яд

— Что ты имеешь? — повторил Марий резко.

Оратор растерялся. Его перебили на самом патетическом месте.

— Я спрашиваю: где твои доблестные этруски? Не они ли жмутся за твоей спиной? Или ты думаешь, что я могу составить легион из теней твоих луканов?

— Лукумонов, — робко поправил этруск.

— Пусть лукумонов, — продолжал Марий. — Все равно мне нужны крепкие и сильные юноши. Я обучу их сражаться. Я…

Марий услышал стук копыт. Обернувшись, он увидел всадника, скачущего во весь опор. Лица его еще нельзя было разглядеть, но черная повязка, закрывавшая правый глаз, не оставляла сомнений: это Серторий.

Спешившись, воин кинулся в объятия к Марию.

— Мог ли я надеяться! — молвил Марий растроганно. — Тут мне предлагали лукумонов. — Он бросил взгляд па толстого этруска, стоявшего в той же почтительной позе.

— А я могу предложить тебе только самого себя, — сказал воин. На его высоком лбу сбежались морщины, придавая лицу растерянное выражение.

— Ты — Серторий! — воскликнул Марий, прикасаясь к его широкому плечу. — Тебя еще в юности называли сабинским львом. Помнишь свою разведку к тевтонам?

Улыбка осветила открытое лицо Сертория. Ему было приятно, что полководец не забыл этого эпизода.

— Тогда у тебя было шесть легионов, — сказал Серторий.

— Солдаты найдутся! — воскликнул Марий. — Вот этот любезный человек готов мне помочь.

Он подозвал толстого этруска.

— К утру доставь в город три тысячи молодых рабов.

— Но… — возразил этруск.

— Выполнять! — крикнул Марий, выпрямившись. Теперь он не напоминал ворчливого старца. Это был полководец, шесть раз консул, победитель кимвров и тевтонов.

Этруск, видевший воинский строй лишь издали, не был обучен командам. Все же он прижал локти к бедрам и опустил ладони с короткими пальцами. В его круглых глазах застыл ужас.

— Иди! — приказал полководец.

Этруск обернулся и зашагал, семеня толстыми ножками.

— Вот ты и приобрел воинов! — рассмеялся Серторий. — И легче, чем другие.

— Что ты хочешь сказать?

— В Капуе Цинна сложил свои фасции и выступил перед воинами, чтобы объяснить им свое бегство из Рима. Поднялся шум. Тогда Цинна сбежал с кафедры и бросился на землю. Он лежал до тех пор, пока командиры не привели свои отряды к присяге.

— Каждый добывает воинов как умеет, — сказал Марий сухо. — Но, по мне, лучше иметь воинами рабов, чем быть рабом у своих воинов.

Пятый месяц стоят римляне под стенами Афин. Отгороженный от всего мира великий город умирал голодной смертью. Перебежчики сообщали, что медимн пшеницы стоит тысячу драхм, что люди питаются девичьей ромашкой, растущей вокруг акрополя, варят шкуры. В храмах богов потухли светильники — иссякло масло. По поведению защитников стен, однако, не чувствовалось, что они испытывают какие-либо затруднения. Они так же деятельны. По-прежнему они осыпают осаждающих, и в особенности их полководцев, бранью и насмешками.

— Дружок Никополы! Дружок Никополы! — вопили крикуны со стен, примыкавших к башням Дипилонских ворот.

Никопола, женщина не слишком порядочного поведения, оставила Сулле состояние.

Солдаты между собой называли ворота Никополькими.

На участке близ Элевсинских ворот мишенью насмешек стала внешность Суллы.

Выйдя на стену, афиняне кричали хорошо поставленными голосами:

— Эй, Сулла, смоквы плод багровый, чуть мукой присыпанный!

Сулла обращал внимание на брань не более, чем охотник на кваканье лягушек. Его пугали вести из Рима. Консул Корнелий Цинна, давший ему на Капитолии торжественную клятву в верности, покинул Рим и набирает воинов среди недовольных италиков. Марий высадился в Теламоне.

Ударить бы сейчас, пока они не соединились. Но как оставить Афины!

Совсем неприятные известия принесли лазутчики из Азии.

Митридат, вопреки слухам, занят не одними пирами и празднествами. Его союзник, царь Армении Тигран, прислал ему тридцать тысяч гоплитов во главе с Таксилом, Присоединив к ним скифов и галатов, армянский стратег идет на помощь Архелаю и восставшим афинянам. Через несколько дней его войско достигнет Геллеспонта. И в довершение всего оказалось, что иссякло золото. Девяти тысячи фунтов, взятых из Рима, хватило лишь на жалованье воинам. А где достать денег для расплаты с купцами за зерно, масло и кожи?

Закрывшись в палатке с квестором Лукуллом, Сулла решал все детали предстоящей операции. Были выделены солдаты, охранявшие когда-то храм Монеты и знакомые с чеканкой. В глухую долину Аркадии был послан отряд для сооружения Монетного двора. Оставалось лишь добыть золото!

Священная дорога нехотя поднималась в гору. Впереди в утреннем тумане вырисовывался храм Аполлона. Легкий, как бы парящий в воздухе, он оправдывал древнее предание о том, что первое святилище было построено из перьев и лебяжьего пуха, замененных впоследствии мрамором.

Каждый шаг стоил Кафису невероятных усилий. Казалось, к ступням привязаны свинцовые подошвы. Страшно подумать, что приближается мгновение, когда он вступит в храм и протянет жрецам этот жгущий его ладонь деревянный пенал. В нем послание Суллы, его требование немедленно выдать сокровища и отправить их в римский лагерь, где они будут целее. Даже в этом добавлении, совсем ненужном, Сулла показал свою лживую натуру.

На глазах Кафиса была срублена роща Академа, и деревья, дававшие Платону тепь, стали катапультами и баллистами, осадными лестницами и таранами. Сулла не пощадил и Ликея, места вдохновенного труда Аристотеля. Там он разбил лагерь. Все это могло быть объяснено если не военной необходимостью, то вполне естественной ненавистью к афинянам, поднявшим оружие против Рима. Но Дельфы не объявляли Сулле войны. Они не помогали его врагам. Дельфийские жрецы всегда враждебны черни. Сулла это знал. Ему было известно, что его предки в трудные моменты своей истории не раз обращались к Пифии за советом. Он слышал, какой почет оказали оракулу римляне, освободившие Элладу от власти македонских царей.

Кафис невольно вспомнил свой первый визит к Сулле. Уже тогда консул замыслил это кощунство. «Каталог великих творений» должен облегчить грабеж Афин. Кафис понял это, когда уже было поздно. Став рабом Суллы, он не мог отказаться от этого нового поручения. Он боялся его ядовито-голубых глаз. Голос Суллы вызывал в нем дрожь. Кафис понимал всю глубину своего падения. И все же он шел, тяжело передвигая ноги, навстречу неизбежному.

Осталась позади сокровищница афинян. Еще один поворот, и открылась лестница, ведущая к колоннам. Они были похожи на карающих богов. За ними полумрак зала. В глубине мерцала фигура с вскинутым луком.