Валентин Пикуль - Океанский патруль. Книга 1

Вспомнив высказывание Дева Марлоу: «Если придет мир, то пусть он скорее придет к людям Мурманска», — лейтенант спросил:

— А что, товарищ, это правда, что немецкие самолеты всего в трех минутах полета от Мурманска?

— Да не считал, товарищ лейтенант, — ответил матрос. — Прилетают — это верно. Но мы тоже не в дровах найденные: наши миноносцы огонь откроют, так тут не только «мессершмитты», даже звезды, кажись, с неба летят… К слову скажем, за черникой или по грибы в сопки пойдешь — ну, почитай, в каждом болоте по крылу валяется!

Вагон на повороте качнуло, сильный, упругий порыв ветра распахнул тяжелую дверь. В тамбур косо хлестнули мокрые хлопья снега. С плеча матроса сорвало полотенце, он со смехом что-то сказал, но ветер и грохот колес заглушили голоc, и Артем по движению губ понял одно только слово: «Море!»

— Неужели море?..

Лейтенант шагнул к раскрытой двери. Короткий осенний день угасал, и на горизонте, начинавшем по-вечернему меркнуть, проступали только зубчатые очертания сопок, — моря еще не было видно.

Но в этом могучем порывистом дыхании ветра, ставшего вдруг соленым и влажным, Пеклеванный, как моряк, уже почувствовал близость своей судьбы — военного океана.

Была поздняя осень 1943 года…

Карл Херзинг, молодой и ладно скроенный горный егерь, нехотя поднялся с койки, поправил в печке дрова. Ефрейтор Пауль Нишец остался лежать: он играл с маленьким пушистым котенком, которого выменял вчера в норвежском лесничестве на две болгарские сигареты. Давая кусать котенку свой большой грязный палец, Нишец лениво приговаривал:

— А ты не кусайся, стерва… Не кусайся, а то я тебе зубы-то вырву!

Херзинг сунул руки в карманы лыжных брюк, спокойно сказал:

— Слушай, Пауль: какого ты черта? Ведь уже двенадцатый час ночи, а ты еще не давал рапорта в Петсамо.

— Ну так что?

— Как «что»? Майор Френк — ты знаешь его лучше меня, — он опять распсихуется и пригонит сюда мотоциклистов…

Нишец отшвырнул котенка, встал — длинноногий и худосочный. Потянувшись и широко зевнув, он снова завалился на свой топчан, обитый толстым финским картоном.

— Позвони коменданту сам — сказал он, опять начиная дразнить котенка пальцем…

Карл Херзинг долго вращал ручку зуммера.

— Сволочи, эти финские шлюхи, — выругался он злобно. — Всегда спят на проводе или болтают со своими земляками из лыжного батальона.

— Покрути еще, — посоветовал ефрейтор. — В такое время линия бывает забита до отказа: офицеры с фронта звонят своим бабам в Лиинахамари или в Киркенес…

Наконец станция ответила, и Херзинг радостно заорал:

— Алло, курносая! Соедини с Петсамо… Да, со штабом кордонной службы… Алло, господин майор? У аппарата ефрейтор Нишец, кордон № 018! — И, прикрыв трубку ладонью, засмеялся: — Ты лентяй, Пауль… Да, да, кордон № 018… Разрешите доложить, господин майор: на кордоне все благополучно, происшествий никаких нет. За сутки прошло мимо кордона сорок шесть машин, из них четыре финские… Да, да, Все спокойно. Нет, тихо… Благодарю, господин майор. Спокойной ночи, господин майор…

Херзинг повесил трубку.

— Ты лентяй, Пауль, — повторил он с явным удовольствием. — Сходи хоть — проверь шлагбаум.

— Ты моложе меня, — ответил ефрейтор, — сходи сам… В одной шелковой безрукавке, без оружия и без каски, солдат толкнул дверь ногой.

— О, черт! — он сразу отшатнулся назад, хватая со стенки тяжелый шмайсер. — Вставай, Пауль! Кто-то перебегает дорогу…

При ярком лунном свете было отчетливо видно, как темные лохматые фигуры перемахивают ленту шоссе и быстро скатываются под крутой откос.

— Обожди стрелять, — сказал Нишец. — Если это не бежавшие из лагеря пленные, то, может быть, финские дезертиры. А они…

— Ты дурак, Пауль! — ответил Карл Херзинг, и в ту же минуту, сотрясая плечи егеря, в его руках запрыгал и дробно забился грохочущий огнем автомат:

«Та-та-та-та-. та-та-та… та-та… та-та!»

— Стреляй, Пауль? Это ведь русские!..

Огненная струя, зигзагом пройдя над головами людей, выстригла верхушки тощих кустарников. Потом унеслись в темноту тундры яркие нити трассирующих пуль и по камням вдруг зашлепало: шпок… шпок… шпок…

— Пригнись, братцы! — выкрикнул кто-то. — Он, паразит, разрывными шпарит!..

Сержант Константин Никонов, замыкая цепочку разведчиков, ободряюще приговаривал:

— Быстрее, ребята! Бегом, бегом надо… Это все — чепуха, проскочим…

Автоматные очереди, пущенные с кордона наугад, почти вслепую, эти суматошные очереди скоро затихли, и отряд снова двинулся шагом.

— Вот дурацкая лощина, — сказал лейтенант Ярцев, — как ни крутись, а через нее всегда вылезаешь на этот кордон. Ну ладно, на этот раз обошлось…

Ночной мрак поглощал в себе все шорохи, все тени, все опасения. Лейтенант Ярцев (его узнавали в темноте лишь по голосу, ибо он был ничем не отличим от других: сапоги, ватник да каска) выводил своих людей к морю. Кончался очередной рейд по тылам противника, по территории сразу двух государств — Финляндии и Норвегии, рейд страшный, мучительный, рискованный. Тринадцать могил отметили путь отряда, и полярные волки уже воют, наверное, над ними, стараясь лапами разворотить над мертвецами заботливо уложенные камни…

— Костя, — позвал Ярцев сержанта Никонова, — ты помнишь, мы проходили здесь в сорок первом? Тогда нас осталось только двое.

— Помню, товарищ лейтенант.

— Вот и я помню, что где-то здесь мы вляпались в трясину. Я буду немного сворачивать вправо — может, там и нет болота?..

— Только бы не сбиться с пути, — сказал Никонов, взглянув на компас, — Скажите, в каком месте нас будут снимать?

— Как всегда: в бухте Святой Магдалины.

— Там удобное место, хорошая отмель, — ответил сержант, и Ярцев, дружески хлопнув его по плечу, побежал в голову отряда…

Никонов подкинул на спине рюкзак, нащупал перед собой спину впереди идущего:

— Кто это, а?

— Да я, товарищ сержант, — Борька Шухов…

Хрустел под ногами гравий. С обрывистых откосов при любом неосторожном шаге шумно осыпались каменистые оползни. Фирновые зерна скрипели под сапогами тонко и жалобно.

Шли молча. Шли час, шли другой.

В самом хвосте растянутой цепочки людей ворковал хриплый шепоток:

— Товарищ сержант, вы это напрасно думаете, что зайца надо сначала в уксусе вымачивать…

— Шухов, ты потише, — отвечал голос Никонова.

— Да я тихо… Так вот, я и говорю, что заяц и без того хорош. А ежели его еще с печеной картошкой…

— Тихо, я тебе сказал.

— Да с печеной картошкой, говорю. Да еще — маленькую!

— Замолчи, Борька, или я тебя по затылку огрею!..

И вдруг тишину ночи прорезал чей-то испуганный вскрик, впереди послышалась приглушенная брань. Отряд все-таки попал в болото. Никонов схватился рукой за куст, но под ногами у него что-то захрустело (лед! — догадался он), и тело разведчика сразу поползло куда-то в противную вязкую глубину. В лицо ударило застоявшейся гнилью. Кто-то обхватил его за шею — Никонов отбросил эту руку: