Сесилия Холланд - Смерть Аттилы

Каган улыбнулся, и лицо его стало гладким и спокойным. Он посмотрел на своих сыновей. Денгазич быстро улыбнулся в ответ, но лицо Эллака ничего не выражало.

— Как выглядит Эдеко? — продолжал спрашивать каган. —

Когда он рассказывал тебе о заговоре, он тебе показался… расстроенным?

— Конечно. — Такс поднял руки ладонями вверх: — Даже подумать об убийстве…

— Ш-ш-ш-ш, ты знаешь, что я предпочитаю краткие ответы. Тебе показалось, что он так же расстроен заговором, как и клятвой и тем, что ему придется нарушить эту клятву?

— Ну, — протянул Такс — Он знал о заговоре дольше меня.

Он не понимал, для чего его обо всем расспрашивают. Ему хотелось, чтобы каган вернулся к заговорщикам и к делегации, которая следует в Хунгвар, чтобы он, Такс, мог рассказать ему о своем плане, как следует расправиться с заговорщиками. Он никак не понимал интереса кагана к Эдеко.

Но каган спокойно откинулся назад в своем кресле.

— Ты привез с собой сына короля Ардарика?

— Дитрика? Да.

— Я рад. Ардарик приставал ко мне из-за него, как старая баба. Тебе не стоило брать его с собой. Он спросил разрешения у отца, и тот ему отказал. Ты знал об этом?

— Он мне не сказал об этом, — ответил ему Такс.

— Но ты все равно знал…

— Он достаточно взрослый, чтобы поступать по-своему, а не так, как желает его отец.

Каган захохотал. Он кивнул на своих двух сыновей. Когда он немного успокоился, то заметил:

— Не говори так в присутствии моих детей. Ты видишь Денгазича.

Ему почти столько же лет, как и сыну Ардарика, и он может последовать его примеру. Спасибо, что ты мне все рассказал. Ты можешь идти. Проследи, чтобы Дитрик возвратился к своему очагу.

Когда он говорил о доме Дитрика, в его голосе прозвучало презрение. Но потом он стал снова улыбаться и был спокоен.

— Ты посмотри, как мы подготовили место, где станут жить римляне и их слуги, когда они явятся сюда.

У Такса широко раскрылись глаза.

— Аттила, ты говоришь, что позволишь им приехать даже после того, как ты все узнал?

Каган потер грудь.

— Мне кажется, что если мы обратим слишком большое внимание на этот заговор, то сами римляне могут задрать нос. Они не так важны для меня. Выполняй то, о чем я тебе сказал, лягушонок.

— Хорошо, — согласился с ним Такс — Я тебя не понимаю. — Он поднялся, осторожно потопал ногами и вышел из комнаты.

— Почему ты разрешаешь простому солдату так разговаривать с собой? — спросил отца Эллак.

Каган поднялся с трона и плотно прижал руку к боку.

— Он может со мной разговаривать, как ему угодно. Вы должны разговаривать со мной почтительно. Убирайтесь!

Эллак встал и пошел прочь. На столе в другом конце комнаты, где стояли кувшины с вином, лежал амулет, который шаманы дали кагану. Аттила быстро пошел к нему. Он жестом показал Денгазичу, чтобы тот отправлялся вслед за Эллаком. У кагана начало бурлить в животе, и его затошнило. Он знал, что если успеет налить молоко с медом на амулет и выпить его до наступления боли, то не упадет в обморок. Но боль, как удар ножа, пронзила его желудок. Он рывком сделал еще шаг к столу и упал на колени. Темнота прикрыла его глаза, и сознание ему отказало. Через мгновение он смотрел в лицо Денгазича.

— Что это? — кричал сын. — Отец, мой каган…

Аттила понял, что стоит на коленях и сын его поддерживает. Он попытался выпрямиться, чтобы его вес не так давил на руки сына, и с трудом поднялся на ноги. Он подошел к столу за амулетом и молоком с медом. Денгазич шел за ним, как ястреб за зайцем.

— Что с тобой случилось? Я видел, как ты упал. Что случилось?

— Я споткнулся, — сказал Аттила.

Амулет лежал в маленькой коробочке из прозрачного восточного камня. Он открыл коробочку и бросил амулет в свою чашу.

— Где Эллак?

— Ушел. Он вышел до того, как ты… упал.

Каган выпил молоко. Сладкий вкус кобыльего молока заглушал привкус амулета. В желудке боль нанесла еще один, более слабый удар и потом пропала.

— Раньше так уже случалось? — спросил его сын. Аттила снова наполнил чашу.

— Я споткнулся.

Когда у него в первый раз начались боли, он даже начал подозревать Денгазича, что тот навел на него порчу. Теперь он уже привык к этим приступам и больше не винил в них своих сыновей. Но по-прежнему считал, что им не следует знать о его слабостях. Он вернулся к трону и снова сел на него. Денгазич ходил вокруг него в беспокойстве. Потом он присел на корточки и посмотрел на кагана.

— Эллак ничего не знает. Что тебе сказали об этом шаманы?

— Я оступился, — повторил каган. — Если ты еще раз скажешь об этом мне или еще кому-нибудь, я все равно узнаю, и тебе будет худо.

Он отпил сладкое молоко.

— Ты мне веришь?

Денгазич посмотрел на него. Его глаза гота были похожи на взгляд рыси. Аттила округлил свои глаза. Неожиданно мальчик упал на колени и ударил лбом по полу:

— Мой каган.

Он вскочил и выбежал из комнаты.

Аттила пил молоко. После каждого приступа боли он испытывал страшную слабость, и каждый раз ему требовалось больше времени, чтобы прийти в себя. Два раза его рвало кровью. Это его жутко испугало, и ему было стыдно, что он испугался. Он сидел расслабившись, чтобы сила снова вернулась в его тело.

Все шаманы сказали в один голос, что это действовало на него старое колдовство. Всегда многие желали нанести вред кагану. У него было множество врагов. Сейчас Аттила начал стареть, и силы у него уменьшались, и проклятия стали сильнее на него действовать. Так говорили ему шаманы.

Двое шаманов, один из которых Трубач, — его магия была сильной и старинной, и еще у него было несколько демонов, так вот, они сказали, что это было нечто другое. И сам Аттила был согласен с тем, что некоторые проклятия против хунну были очень сильными, когда животные превращались в людей, а потом в растения, и что подобное колдовство сильнее всего действовало на кагана.

Хотя он сам не припоминал этого, но тысячу раз слышал о том, как хунну следовали за белым оленем через болота по Европе. Как они проходили по равнинам. Это были орды захватчиков. Каждый клан имел собственного короля. С ними путешествовали женщины, дети, юноши и старики. Их было очень много, как сейчас остготов или франков. И после этих времен с ними что-то случилось. Постепенно хунну начали вымирать. Болезни, которые не тронули германцев, убивали хунну. Женщины хунну рожали детей, которые могли прожить год или два, а потом умирали. Молодые мужчины уходили воевать и присоединялись к армиям римлян, и их убивали, или они женились на женщинах германцев, и их дети становились детьми германцев, а не хунну.

Денгазич был не хунну, а германцем, как и Ардарик, а Эллак — слаб умом. Только Эрнач, один из его сынов, обладал сердцем и способностью возглавлять людей, но Эрнач не получит шрамы до следующего лета. Ни один из сыновей Аттилы не знал заговоров, которые следует произносить над телом умершего отца. Ему следовало научить их этому. Им нужно было выучить это, когда он произносил заклинания над своим отцом каждый год во время смерти Мундзука. Но сам Аттила не повторял заклинаний уже десять лет, с тех пор как он убил Бледу, своего брата и старшего сына Мундзука.