Георг Эберс - Серапис

Верь мне, благородная девушка, нигде нет такой счастливой семейной жизни, как между христианами. Кто вполне понимает учение Христово, тот не станет понапрасну отравлять себе земную жизнь, желая заслужить таким подвигом загробное блаженство. Напротив! Кто призывал к себе заблудших, любил видеть вокруг себя малюток-детей, кто отдавал предпочтение бедному перед богатым, присутствовал на свадебном пиру и заповедал вспоминать о Нем за братской трапезой, кто открыл человеческие сердца для любви – тот желал усладить существование самого ничтожного из смертных. Где господствуют любовь и мир, там непременно обитает счастье. А так как проповедь Спасителя преимущественно была проповедью любви и мира, то, конечно, он не хотел, чтобы мы добровольно заставляли себя страдать, ожидая воздаяния в будущей жизни. Каждый, кто уповает на Бога и Его неисчерпаемое милосердие, чувствует себя счастливым. Иисус Христос понес на себе грехи и немощи целого мира, поэтому его последователи терпеливо переносят самые тяжелые испытания. Господь наш – сама любовь. Он не знает ни ненависти, ни зависти, как языческие боги, и когда посылает нам горе, то делает это ради нашего же блага. Премудрый Создатель ведает сам, зачем нам нужно терпеть испытания, и христианин подчиняется Его воле с сыновней покорностью. Истинно верующие достигают такого духовного совершенства, что славят Бога за свои несчастья и болезни, как за великие благодеяния.

Горго снова покачала головой и сказала:

– Все это звучит возвышенно и прекрасно. Я знаю, что ваша религия требует такого терпения от своих последователей, и некоторые из вас действительно строго исполняют закон Спасителя, но философская школа стоиков налагает такие же точно обязанности на своих учеников. Ты, Константин, хорошо знал стоика Дамона и помнишь, как строго требовал он от других, чтобы они с твердостью переносили свои несчастья. А между тем, когда его единственная дочь ослепла – я была дружна с этой девушкой, – когда она ослепла, то Дамон чуть не помешался от горя. Мой отец также учил тебя в былые годы утешаться, философски перенося превратности судьбы. А когда несчастье коснулось его самого, то все философские доктрины знаменитых мудрецов не спасли его от жестокого отчаяния.

– Но вспомни, что у твоего отца было отнято очень многое, – возразил Константин, вздыхая о собственной недавней потере.

Евсевий грустно покачал головой и сказал:

– При глубоких душевных страданиях не поможет никакая философия и никакие доводы рассудка. Что действует на душу, то может найти себе исход только в области чувства, а не в области умозрения. Вера, дитя мое, есть самое целительное лекарство. Рассудок – враг ее; поэтому вера находит себе пищу в сфере чувства, откуда она возникла, и как бы ни была глубока душевная рана страждущего, надежда на Провидение может исцелить ее и примирить человека с судьбой. Ты ставишь выше всего знание, которое приобрела путем размышлений и выводов. Однако Господь, наряду с умом, дал нам и чувства. Этот мир также не остается в застое, а постепенно развивается, и результатом его развития является вера. Ты любишь, дочь моя; любовь в свою очередь принадлежит к области чувства, и я посоветовал бы тебе: не примешивай к ней слишком много умствований, которые здесь неуместны, но храни ее в своем нежном сердце. Только тогда твоя любовь проникнется гармонией и окончательно созреет. Сегодня мне некогда беседовать с тобой больше; я спешу навестить раненых из Серапеума. Если желаешь, то я объясню тебе впоследствии учение Христа во всей его полноте.

Твоя привязанность к этому достойному юноше поможет мне открыть твое сердце к принятию божественного откровения. Рано или поздно наступит день, когда ты охотно будешь повиноваться голосу чувства, как повинуешься сейчас требованиям рассудка, и в тебе возникнет нечто новое, что ты поставишь выше всех доказательств ума. А это непременно с тобой случится, ты попала на путь спасения, благодаря Руководителю, Который откроет тебе истину. Ты найдешь ее там, где ищешь. Однако я должен с вами проститься. Если тебе, благородная Горго, понадобится учитель, то обратись ко мне; я уверен, что ты вскоре пожелаешь поближе познакомиться с христианством!

После ухода Евсевия девушка некоторое время смотрела ему вслед, а потом отправилась на корабельную верфь в сопровождении жениха. Дорогой они оба молчали. Из виридариума в доме Клеменса виднелся свет. Занавеска на высокой двери была откинута. Константин указал Горго на катафалк, поставленный у цветника в этом открытом помещении, и на своих родителей, молившихся на коленях перед телом покойника. Несколько минут спустя старый корабельщик поднялся с колен, выпрямляя свою могучую фигуру. Жена последовала его примеру. Он повернул к ней доброе мужественное лицо, пригладил свои поседевшие, но все еще густые кудри и подал Мариамне правую руку. Мать Константина положила на нее свою руку и взглянула с глубоким чувством ему в глаза. Клеменс твердо и спокойно заметил:

– Господь дал нам сына и Господь взял его от нас! Несчастная женщина упала на грудь старика и тихонько добавила:

– Да будет имя Божие благословенно!

– Аминь! – сказал с ударением корабельщик, закрывая лицо. – Тридцать два года жил он с нами, и мы с тобой никогда не забудем его. Что же касается другой потери, от пожара – в сгоревших складах леса заключалось немало моих и чужих денег, – что касается этого, то с годами мы вернем понесенные убытки. Будем благодарить Создателя, который оставил нам еще так много!

Горго почувствовала пожатие руки своего жениха. Она угадала его мысль и тесно прильнула к нему, прошептав:

– Вот где истинная вера и истинное терпение!

Жильцы большого дома на Канопской улице также долго не спали в ту ночь. Даже Димитрий, несмотря на усталость, изменил своей привычке рано отправляться на покой; ему непременно хотелось поскорее устроить счастье Марка. Уговорить мачеху было нелегким делом, но он отлично справился с этим.

Когда молодой человек принялся расхваливать Даду и выразил желание видеть ее женой брата, Мария отнеслась к нему, конечно, далеко не благосклонно. Однако пасынок не смутился, с полным самообладанием подвигаясь к своей цели. Он прямо сказал, что имеет возможность доставить своему отцу венец праведника, если мачеха примет его условия. Честолюбивая женщина была вне себя от изумления. Сначала она не хотела верить такому известию, потом принялась угрожать Димитрию земной и небесной карой и, наконец, взяла с него торжественную клятву, что он говорит правду. Молодой человек стоически вынес эту бурную сцену и поручился в справедливости своих слов не только спасением души, но даже всем своим тленным богатством. Убедившись, что пасынок действительно располагает средством доставить ей величайшую почесть, которой она так добивалась, Мария переменила тон. Видя ее колебания и нерешительность, Димитрий не говорил ни слова, не без злорадства следя за тяжелой внутренней борьбой своей противницы. Но к этому чувству примешивалось также опасение за исход дела, пока, наконец, мачеха не задала ему решительный вопрос. Она пожелала узнать, действительно ли Дада намерена креститься, как намекнул Димитрий в начале разговора.