Юрий Слепухин - Киммерийское лето

— Татьяна Викторовна, мне после уроков на тренировку, — голосом пай-мальчика сказал Игорь. — Меня из секции выгонят, Татьяна Викторовна…

— Не волнуйтесь, я вам дам записку для тренера, — непреклонно сказала преподавательница. — Итак, сегодня у нас сочинение. Тема: «Ранний Маяковский и причины его разрыва с футуристами»…

Ника встретила вызов в учительскую совершенно спокойно. Она догадалась, что это связано с их приключением в прошлую субботу, но ей было все равно. Творческие метания молодого Маяковского волновали ее сейчас еще меньше. Как и все, она развернула тетрадь на чистой странице, аккуратно проставила в верхнем правом углу дату — 10 октября 1969 — и начала быстро писать: «Здравствуй, здравствуй, здравствуй! Не сердись, я была очень занята последнее время, и телефон у нас не работает уже несколько дней, что-то с кабелем, его все время чинят и чинят…»

— Я ничего не сделала, — сказала она учительнице, когда за пять минут до звонка все сдавали готовые сочинения.

Татьяна Викторовна подняла брови:

— Но хоть что-нибудь? Я видела, вы писали.

— Это было письмо, — холодно объяснила Ника, глядя ей в глаза.

— На уроке, вместо сочинения?

— Совершенно верно — на уроке, вместо сочинения.

Татьяна Викторовна не сразу нашлась что сказать, так ошеломила ее грубость всегда безупречно вежливой Ратмановой.

— Очень жаль, придется поставить вам двойку. И не забудьте зайти в учительскую…

Раскатился звонок, Ника не спеша собрала книги. Проклятый портфель, подумала она с привычным равнодушным отчаянием, это все из-за него. В коридоре к ней подскочила трепещущая Ренка.

— Ты с ума сошла, почему ты не написала сочинения? Она теперь еще больше на тебя злится! Ой, я не могу, не могу, ну что мы будем говорить, а?

— То, что было! — отрезала Ника — Или у тебя есть лучшая версия?

У двери учительской их ждал пригорюнившийся Игорь.

— Ну что, бабки, пошли на расправу, — сказал он и жалостно шмыгнул носом. — Давайте я уж первый…

Он исчез за дверью и — не прошло и минуты — появился снова, в сопровождении Татьяны Викторовны.

— Идемте в Ленинскую комнату, — сказала она, — там никого нет сейчас…

В Ленинской комнате она без предисловий спросила их, где они были в субботу после школы и что там произошло.

— Мы были в гостях, — невинным голосом сообщила Ренка, — у одного мальчика.

— У кого именно?

Ренка беспомощно оглянулась на Игоря.

— У такого Вадика, Татьяна Викторовна, — уточнил тот. — Он живет на Большой Черкизовской, возле «Севастополя»…

— Честное слово, можно подумать, что я разговариваю с воспитанниками детского сада! «Были в гостях у Вадика» — великолепно. Кто этот Вадик? Как его фамилия? Чем он занимается?

Игорь и Ренка опять недоуменно переглянулись.

— Великолепно! — повторила Татьяна Викторовна. — Значит, вы отправились в гости к человеку, про которого ровно ничего не знаете. И что там произошло? Вы, Ратманова, если не ошибаюсь, тоже там были. Может быть, вы мне расскажете?

— Я не хочу себя выгораживать, Татьяна Викторовна, — негромко сказала Ника, — но я ушла рано, и при мне там ничего не происходило.

— Вы там много выпили?

— Мы вообще не пили, никто! — поспешила заявить Ренка.

— Нет, ну я, как мужчина, выпил там… ну, с полстакана…

— Помолчите, Лукин, — обрезала Татьяна Викторовна. — Мы еще поговорим о вашем… мужском поведении!

Она снова обернулась к Ренке.

— Так объясните мне наконец членораздельно, что произошло после ухода Ратмановой.

Ренка умоляюще посмотрела на нее, вздохнула, но так ничего и не сказала.

— Дело в том, что этот крет стал к ней клеиться, — объяснил Игорь.

— Я спрашиваю не вас! И воздержитесь от идиотского жаргона хотя бы в разговоре с преподавателем… который уже пять лет безуспешно пытается научить вас изъясняться на человеческом языке. Так что же, Борташевич, насколько я понимаю, этот Вадик к вам приставал?

— Да, — сказала Ренка после долгой паузы.

— И это вас возмутило. Я понимаю. Вы ожидали, что он будет вести себя более корректно. А почему, собственно, вы этого ожидали? У вас было право ожидать к себе уважительного отношения?

Ренка молчала, закусив губу.

— Не хотите говорить? — сказала Татьяна Викторовна, так и не дождавшись ответа. — Хорошо, в таком случае я вам скажу! У вас, Борташевич, этого права не было. У вас, Ратманова, тоже. Как вы думаете, какими глазами молодые люди определенного сорта должны смотреть на девушек, которые являются в незнакомую квартиру, чтобы повеселиться?

Ренка жалостно захлопала накрашенными ресницами:

— Татьяна Викторовна, я думала…

— К сожалению, Борташевич, этого вы никогда не умели. Так вот, Лукин! Вы только что провозгласили себя мужчиной, но тогда уж запомните одну вещь: когда мужчина идет куда-нибудь с девушкой, он отвечает за нее головой. Скажите, вам хоть понаслышке знакомо чувство мужской ответственности?

— Ну… знакомо.

— Ничего подобного, вы и понятия о нем не имеете. Стыдитесь, Лукин! Вы приводите свою одноклассницу черт знает куда и даже не умеете оградить ее от оскорблений!

— Я ему знаете как дал! — обиженно возразил Игорь.

— Знаю! Его мамаша заявила, что у него выбито два зуба. За это я готова простить половину вашей вины, но половина все равно остается, и самая важная. Вам, Лукин, просто повезло, понимаете? Если бы этот мерзавец оказался сильнее, он бы вас избил и выкинул вон. И вы ровно ничем не смогли бы помочь своей спутнице, что бы с нею потом ни произошло. Вам не приходила в голову такая возможность? Убирайтесь, Лукин, видеть вас не хочу. Тоже, мужчина!

Игорь с неестественной быстротой исчез за дверью. Татьяна Викторовна прошлась по комнате, машинально поправила висевший косо щит с наклеенными фотографиями космонавтов и села за стол.

— Меня иногда охватывает отчаяние, — сказала она усталым голосом, не глядя на стоящих рядом преступниц. — Просто отчаяние. Месяц за месяцем, год за годом, на протяжении всей вашей школьной жизни вам пытаются вдолбить в голову какие-то самые элементарные понятия о девичьей чести, о девичьей гордости, о девичьем достоинстве… Об этом вам говорят родители, педагоги, об этом вы читаете… И вот! — Она постучала по столу согнутыми пальцами. — Как горох об стенку! Доживет такой оболтус в юбке до шестнадцати лет, уже воображает себя взрослой и умной, и вдруг откалывает такое, что просто диву даешься! Я тут ругала Лукина, но это уж так, из воспитательных соображений… Он-то виноват меньше вас обеих, уже потому хотя бы, что мальчишка. Вы старше его, понимаете вы это или нет?

Она посмотрела на Нику, потом на Ренату.

— Борташевич, кто из ваших родителей сейчас в Москве?