Юрий Слепухин - Киммерийское лето

— Например?

— То, что в твоих силах. Ты вот говорила о неблагополучных семьях; действительно, таких много. Но ты делаешь из этого вывод, что настоящей любви вообще нет, а мне думается другое: просто люди не дают себе труда любить по-настоящему.

— Странно ты рассуждаешь, — фыркнула Ника. — Как будто любовь — это труд.

— Во всяком случае, это большая ответственность. Ладно, Ника, довольно пока об этом. Ты вот что скажи — мне бы очень хотелось познакомиться с твоим братом и его женой. Учитывая их стесненные условия, навалиться к ним в гости будет, пожалуй, не совсем удобно. А что, если мы пригласим их сюда, вечером?

— Принять в ресторане? Не знаю, — Ника неуверенно пожала плечами. — Так вообще делается?

— Почему же нет?

— Знаешь, я боюсь, это их смутит…

— Есть и другой вариант: устроить застолье в моем номере. Я просто закажу ужин, и нам принесут прямо туда, — вчетвером, я думаю, поместимся? Пожалуй, так будет даже лучше. По-домашнему, верно? А то я ресторанную эту обстановку не очень люблю, особенно шум. Как ты насчет такого варианта?

— Я им передам. Не знаю только, может, они испугаются…

— Испугаются? Чего?

— Знакомства с тобой, понимаешь… Я им тут рассказывала о тебе немного — ну, что ты такой ученый, и вообще…

— А я и есть «ученый и вообще», — сказал Игнатьев. — Но только убей, не пойму, почему из-за этого нужно меня бояться.

— Ну, может, они решили, что ты вроде академика.

— Ты их успокой на этот счет. Ага, вон и второе нам несут! Так, значит, Ника, договорись с ними — на сегодня или на завтра, как им будет удобнее. Устроим этакий семейный совет, нужно же в конце концов решать, что делать…

Вопреки Никиным сомнениям, перспектива знакомства с «академиком» Ратмановых-младших нисколько не испугала. Галина только решительно воспротивилась тому, чтобы идти ужинать в гостиницу.

— Придумали тоже, — объявила она. — Все ж таки мы люди семейные — у себя, Что ли, принять не можем? Послезавтра суббота нерабочая, вот и пускай приходит твой Дмитрий Палыч. А мы тогда с тобой съездим с утра на рынок, пельменей наготовим — хоть разок поедите наших сибирских, настоящих…

Так и сделали. В субботу до самого вечера, помогая Гале по хозяйству, Ника очень тревожилась — как все выйдет и понравятся ли друг другу Игнатьев и ее новообретенные родственники.

Он пришел точно в назначенный час, нагруженный свертками и бутылками. Галя чинно поздоровалась, поблагодарила за торт и, оставив мужчин в комнате (Петька был уложен спать у соседей), вышла на кухню, где Ника спешно доделывала винегрет.

— Упьются ведь мужики-то, — сказала она озабоченно. — Славка вчера две «столичные» взял, в угловом «Гастрономе» к праздникам выбросили, а теперь и твой еще чего-то приволок. Он вообще как насчет этого?

— Я никогда не видела, чтобы он пил водку, — ответила Ника, заливаясь краской от этого неожиданно приятного «твой». — Правда, в экспедиции никто не пил, иногда только вина немного…

— А то смотри, это ведь нет хуже — с пьющим связаться… Ну, пить-то они все пьют, теперь такого, верно, и не сыщешь, чтобы вообще непьющий. Важно, чтобы меру свою знал.

— По-моему, если мужчина никогда не пьет ни капли, это даже как-то противно, — сказала Ника. — Галочка, попробуй — мне кажется, я уже пересолила.

— Не, ничего, в самый раз. Только ты зря с этим возишься, я тебе говорила — не станут они есть, сейчас как на пельмени навалятся — какие тут винегреты!

— А мы его подадим как закуску, а пельмени потом. Кто же начинает с горячего?

— Ну, гляди, — согласилась Галя. — У нас-то иначе делается.

Они немного задержались с последними приготовлениями, и, когда все наконец уселись за стол, оказалось, что Слава с Игнатьевым уже перешли на «ты», даже не успев, выпить по первой рюмке. Нику это приятно удивило: в экспедиции, насколько помнится, он всем говорил только «вы», даже Вите Мамаю. Из-за этой своей манеры он долго казался ей суховатым, слишком «застегнутым на все пуговицы».

— Ну, что ж, — сказал Игнатьев, когда рюмки были наполнены, — за здоровье хозяйки?

— Погоди, — возразил Слава, — первую положено за встречу выпить, за знакомство — чтобы, как говорится, не в последний раз…

Выпили за встречу и за знакомство, потом за хозяйку. Ника пила портвейн — сухого вина в Новоуральске не оказалось, не было даже в ресторане, — и от двух рюмок у нее уже немного закружилась голова. Когда Слава предложил тост за нее — «давай теперь за тебя, сестренка, чтобы у тебя, как говорится, все поскорее пришло в норму», — она поблагодарила его кивком и рассеянной улыбкой и прямо, никого не стесняясь, посмотрела на сидящего напротив Игнатьева.

— В каком смысле — в норму? — спросила она и со страхом почувствовала, что уже непозволительно опьянела и может сейчас заявить или сделать что угодно.

— Во всех, сестренка, это уж ты понимай как хочешь, — сказал Слава, а Игнатьев улыбнулся ей ободряюще.

— Ничего, все будет хорошо, — сказал он.

Ника вдруг разозлилась. Все ее считают маленькой, принимают за дурочку какую-то, которую можно утешить сюсюканьем. Просто противно!

— Еще бы, — сказала она громко. — И жить хорошо, и жизнь хороша. Великолепный жизнеутверждающий оптимизм.

— Ну зачем ты так, — упрекнул Игнатьев.

Слава, который сидел рядом с нею, легонько похлопал ее по плечу.

— Ничего, сестренка, — сказал он. — Все образуется. Между прочим, мы тут говорили о тебе с Митей… покуда вы с Галей на кухне хозяйничали. Я, в общем, тоже так считаю, что нужно тебе ехать в Москву. Поживи здесь до праздников, а после — чего ж тянуть-то…

Ника усмехнулась.

— Значит, вы считаете, — спросила она, стараясь выговаривать слова очень отчетливо, — что мне нужно вернуться к родителям?

— Вы погодите, — вмешалась Галя. — Верочка, идем-ка, пельмени поможешь мне принести…

— Ты знаешь, ты лучше не пей больше, — сказала она вполголоса, когда они с Никой вышли в коридор. — Гадость такая этот «три семерки», я его терпеть не выношу, и голова после болит… А насчет того, что Славка сказал, так он прав, знаешь… Ты только не подумай, что мы это из-за того, что у нас жилплощадь маленькая, нам-то что — и в общежитии приходилось…

На кухне, подождав, пока ушла соседка, Ника сказала:

— Галочка, я прекрасно знаю, что вы не из корыстных соображений советуете мне возвращаться. Этого ты мне можешь не объяснять. Я другого не понимаю — ты вот сама, ты могла бы вернуться, если бы узнала такое о своей матери?

— А чего? — Галя пожала плечами. — Вернулась бы, ясно. Ну, может, не сразу… А ты сразу и не возвращайся — в Москву приедешь, поживи где у подруги, или комнату можно снять на месяц-другой. А за месяц все, глядишь, и перемелется. Мать это все ж таки мать, чего бы ты про нее ни узнала…