Октавиан Стампас - Древо Жизора

— На кой чорт он тебе сдался?

— Хочется.

— Не понимаю. Разве об этом надо думать? Уже сейчас пора собирать воинство рыцарей Христовых, жаждущих идти вновь отвоевывать Святую Землю.

— Ваше величество, — сказал вошедший придворный, обращаясь к королю Франции, — там ряженные и скоморохи, которых привели госпожа Лютеция Батиман и госпожа Антуанетта де Фрэзье.

Покуда в окрестностях Жизора и Шомона собирались войска и уже начались первые стычки между ними, Ришар и Филипп-Август весело праздновали Рождественскую неделю. Точнее сказать, весело было Филиппу, поскольку Ришара все больше и больше угнетала мысль о болезни. Прыщи уже осыпали всю грудь и с паха перебирались на живот. Сопутствующие веселью любовные утехи приносили принцу много смущения, когда прелестные жрицы Венеры с нескрываемой брезгливостью интересовались происхождением подозрительной сыпи. Ришар злился и с ужасом думал о том, что ему суждено умереть, как Анри и Годфруа. Надо было срочно что-то делать, надо было гнать от себя безносую, но как? Он все больше задумывался о своих грехах и приходил к выводу, что избавиться от болезни можно единственным способом — совершить какой-то величественный поступок во славу Божию. И какой же еще мог быть этот поступок? Только один — вернуть христианам Иерусалим.

Он принял решение и во время праздника Богоявления дал священный обет крестоносца. Архиепископ с ног до головы облил его крещенской водой, покуда он произносил торжественные слова клятвы. Ришару хотелось бы стоять голым на зимнем холоде, но он стеснялся своих прыщей и вынужден был надеть льняной шемиз. Стоя в мокрой нижней одежде, но от охватившего его восторга не чувствуя холода, Ришар Кёрдельон из рода Плантагенетов клялся на щадя живота своего сражаться с врагами Христа и сделать все возможное, чтобы отвоевать Гроб Господень у Саладина. Ему подали золотой крест, он поцеловал его и приложил к груди со словами:

— Так хочет Господь! Гроб Господень, защити нас!

Доселе относившийся ко всему этому с долей иронии Филипп-Август стал разоблачаться и, оставшись тоже в одном шемизе, повторил все, что проделал Ришар. Затем он обнял своего друга и пообещал восстановить мир с Англией, чтобы как следует начать готовиться к крестовому походу. Тотчас были посланы гонцы к королю Генри с посланием, в котором предлагалось съехаться для мирных переговоров у великого жизорского вяза.

Спустя две недели этот съезд состоялся. Генри и его младший сын Жан Сантерр остановились в Жизоре. Филипп-Август и Ришар Львиное Сердце — в Шомоне, где коннетабль ордена тамплиеров Робер рад был приветить царственных гостей. В студеный январский полдень короли почти одновременно подъехали к вязу, спешились и обменялись приветствиями. Генри поначалу разозлился, что Ришар приехал вместе с французским королем, но когда сын, поздоровавшись с отцом, встал за его спиной, душа его размякла — все-таки Ришар был его любимцем, он ненавидел и обожал его одновременно, и раздражался за это сам на себя, видя, что это чувство похоже на то, которое он всю жизнь испытывал к Элеоноре.

Первым заговорил Филипп-Август. Речь его была красочной и немного помпезной. Он говорил о величественном вязе, под которым они собрались, о том, что дружба между Англией и Францией должна быть столь же крепкой и многолетней, как это исполинское древо Жизора. Ришар с удовольствием слушал своего друга и даже забыл об уже непрестанно беспокоящем его зуде. Вдруг у него сильно зачесалось за ухом. Он отвлекся от речи короля Франции и со страхом подумал, неужели сыпь полезла вверх, на голову? Потрогав там, где чесалось, он не обнаружил прыщика, вдруг оглянулся и увидел взгляд черных, пронизывающих глаз некоего человека в тамплиерском одеянии, щеку которого украшала метка, свидетельствующая о том, что он оставлял Иерусалим Саладину. И лицо и взгляд человека были знакомы Ришару, но он не сразу смог вспомнить, где именно видел его и почему эти черные глаза ему так неприятны.

Пришла очередь говорить королю Генри. Его речь была попроще и покороче. Он заявил о том, что с его стороны до сих пор не было никаких посягательств на владения короля Франции, затем заговорил о традициях — англичане любят это слово, а Генри уже давно чувствовал себя в большей степени англичанином, нежели аквитанцем. Закончил он сбой монолог словами:

— И раз уж зашла речь об этом красавце-вязе, ствол которого с большим трудом могут обхватить девять человек, то я хочу объявить раз и навсегда: покуда он жив и растет на английской территории, Англия и Франция будут дружить как родные сестры. И я клянусь этим древом Жизора, что буду соблюдать все условия мирного договора с королем Филиппом-Августом.

В этот миг Ришар вспомнил черноглазого тамплиера. Он! Он убил беднягу Клитора, глупого старикашку-трубадура, виконта де Туара. Ришар еще раз обернулся и вновь встретился с презрительным черным взглядом.

Ему сделалось страшно, будто за его левым плечом стояла его грядущая смерть.

Жан де Жизор благополучно совершил путешествие, по Средиземному морю и в довольно большой компании вернулся в свой родовой замок. С ним вместе ехало более сорока тамплиеров, помеченных лапчатым крестом, которых Жан убедил в том, что великий магистр де Ридфор — предатель, купленный Саладином, и именно из-за него крестоносцы оказались изгнанными из Святой Земли. Кроме этого отряда Жак привез с собой еще пару десятков иерусалимцев, у которых на щеке красовалось клеймо Саладина. Среди них были переписчики, мастера по камню и дереву, ювелиры, а также два ученых еврея, специалисты по каббале и прочей восточной мистике. Семейство Жана де Жизора добралось до родового гнезда в целости и сохранности, хотя морское путешествие, на сей раз, так плохо переносилось Мари, что бедняжка чуть не умерла на корабле. Вскоре выяснилась и причина такого скверного самочувствия — Мари вновь была беременна.

В Жизор они прибыли как раз накануне съезда королей, комтурия жила ожиданием Генри Плантагенета. Комтуром здесь, по-прежнему, был славный малый Альфред де Трамбле. Он был ужасно рад приезду сенешаля Жана и не скрывал своей радости, потом спохватился и совсем по-детски зарыдал, вспомнив об утрате Иерусалима, о которой ему напомнила метка на щеке де Жизора и всех его спутников. Затем в Жизоре появился король Генри, который не так рад был приезду сенешаля Жана, но учтиво приветствовал его и подробно расспросил обо всем, что произошло в Святой Земле за последний год.

И вот теперь Жан де Жизор вновь стоял около своего вяза, присутствуя на съезде королей в свите Генрихи. Он с величайшим интересом со стороны рассматривал тридцатилетнего героя, уже заслужившего столь громкое львиное прозвище, и нетрудно догадаться, о чем он думал, глядя на Ришара: «Вот об этом рыжем, смазливом дураке, похожем на свою блудливую мать, судачат все кому ни лень от Лондона до Триполи! Что они нашли в нем? Он высок и статен, но ведь и я высок ростом. Он сочиняет стишки. Но ведь я слышал их в исполнении одного зачуханного жонглера. Ничего особенного. Он бесстрашен в бою, А толку-то? Говорят, он хочет сразиться с самим Саладином. Ну-ну!»