Октавиан Стампас - Великий магистр

И барон Жирар решил гуманно облегчить невыносимые «мучения» Зегенгейма.

Когда кукла графа мирно почивала в кресле, в открытое окно по приставной лестнице осторожно влезли два человека, закутанные в плащи и с обнаженными кинжалами. Оглядевшись в полумраке комнаты, они обошли «больного», и, набросив на него покрывало, стали наносить беспорядочные удары в войлочные подушки, служащие «головой» и «торсом» Людвига. Они нанесли «несчастному» около двадцати уколов.

— Ну что, хватит? — шепотом спросил один из них. — Смотри-ка, даже не вскрикнул!

— Это потому, что я с первого раза попал прямо в сердце, — похвалился второй. — Учись, недотепа. Пошли отсюда… Мертвее не бывает.

— Это точно, — подтвердил его товарищ, и они скользнули в окно.

А граф Зегенгейм стоял в это время на балконе второго этажа дома барона Жирара, и чувствовал себя прекрасно. От великого магистра и беседовавшего с ним сельджукского военачальника, его отделила лишь узкая стенка и балконное стекло, завешенное шторой. В узкую щелочку он разглядел беседовавшего с бароном человека. Это был его старый знакомец — Умар Рахмон, правая рука принца Санджара, с которым он еще совсем недавно столкнулся в ущелье, на побережье Мертвого моря. Беседа подходила к концу, и Зегенгейм досадовал на себя за то, что взобрался на балкон слишком поздно. Он понял только, что речь идет о крепости Керак, что между магистром Ордена госпитальеров и Санджаром существует какой-то сговор, возможно, о передаче крепости сельджукам. Уже одного того, что он услышал, было достаточно, чтобы немедленно арестовать барона Жирара и доставить его с веревкой на шее в Иерусалим, к Бодуэну I. Но сделать это здесь, в оплоте иоаннитов? Безумие. И поверят ли ему Бодуэн и граф Танкред? Без вещественных доказательств, без свидетелей предательства магистра? Надо, чтобы барон сам попал в собственную западню. Но как это сделать? И прежде всего — необходимо ни в коем случае не допустить падения крепости Керак. Раздумывая, Зегенгейм услышал, что барон Жирар и Умар Рахмон направляются к балкону. Внизу в это время проходили два караульных. Прижавшись к стене, Людвиг вытащил из-под плаща кинжал. Сердце его билось спокойно и ровно. Оценив ситуацию, он решил заколоть предателя барона и Рахмона, если те попытаются выйти на балкон. Но заговорщики передумали.

— Мои люди проводят вас и выведут через контрольные посты за стены Монреаля, — услышал Зегенгейм приглушенный голос великого магистра. — Все наши договоренности должны оставаться в глубокой тайне. Надеюсь, вас не надо о том предупреждать.

— Естественно, — отозвался сельджук. — Мы еще не раз пригодимся друг другу.

Дождавшись, когда караульные скроются за углом, Людвиг легкой тенью перелетел через перила балкона и мягко приземлился на усыпанную песком дорожку. Потом, в два бесшумных прыжка он оказался под защитой развесистых пальм, и уже оттуда увидел, как барон Жирар выходит на балкон, сосредоточенно озирая окрестности. Насмешливо послав ему воздушный поцелуй, граф Зегенгейм повернулся, и короткими перебежками достиг ограды. Удаляясь от дома великого магистра, Людвиг чуть не столкнулся с двумя спешащими фигурами в темных плащах. Они грубо оттолкнули одинокого араба, вставшего на пути, и поторопились дальше, докладывать барону Жирару, что граф Зегенгейм мертв.

Утром Людвиг поторопил Иштвана и Тибора с отъездом в Керак. Он решил предпринять все возможное, чтобы не допустить падения и сдачи крепости, защитить ее ничего не подозревающих о предательстве жителей. Проткнутую кинжалами куклу он так и оставил в кресле, оросив ее куриной кровью — в подарок барону Жирару. По дороге из города Зегенгейм остановился возле дома великого магистра.

Барон давно проснулся и завтракал, если можно назвать завтраком сырое куриное яйцо и стакан холодной воды. Настроение у него было приподнятое: с князем Санджаром он договорился, а с Зегенгеймом покончено навсегда. Все складывалось удачно. И даже мучившие боли в печени отступили. Поэтому он встретил вошедшего камердинера ободряющей улыбкой.

— Что у тебя, Жюль?

— Явился граф Зегенгейм, — невозмутимо доложил камердинер.

— Куда явился? — не понял барон. Первой его мыслью было, что мертвый граф предстал перед Господом Богом, а Жюль каким-то образом уже успел пронюхать о том и спешит доложить.

— Сюда, — уточнил камердинер.

— Зачем? — барон застыл с поднятым яйцом, которое так и не успел выпить.

— Не знаю, — пожал плечами Жюль. Яйцо треснуло в сжатых пальцах, и желток закапал на халат великого магистра.

— Вон! — крикнул Жирар камердинеру, швыряя в него скорлупу. — Пусть войдет!

Через несколько секунд в комнате появился граф Зегенгейм, в походной одежде, с мечом на боку. Увидев побагровевшее лицо магистра, его облитые желтком пальцы и разбросанную по полу скорлупу, Людвиг оценил обстановку и улыбнулся.

— Решил засвидетельствовать вам свое почтение, перед моим отъездом в Керак, — произнес он. — Я никогда не забуду это дивное время, проведенное в одном городе с вами.

— Я тоже, — проскрипел барон, с ненавистью глядя на графа.

— Кстати, я слышал, что некоторые очень легко отдают то, что не ими добыто, — продолжил Зегенгейм. — Не советую вам становиться на эту дорожку, барон.

И, слегка поклонившись, он покинул комнату, оставив великого магистра с перекосившемся от ярости лицом.

— Ну и отправляйся в Керак! — прошептал барон Жирар. — Эта крепость станет твоей могилой…

У селения Арад, находящегося на стыке границ Палестинского государства и Египта, там где кончалась гряда холмов и вилась узкая колея дороги, произошла встреча легкой арабской полусотни, возглавляемой Пильгримом, и дюжины латников, среди которых были князь Гораджич, граф Норфолк и Рихард Агуциор со своими оруженосцами. Столкновение было внезапным для обеих сторон. Обе группы замерли, разделенные небольшой речкой, через которую был перекинут узкий бревенчатый мост. И рыцари, и сарацины были видны, как на ладони. В лучах заходящего солнца сверкали доспехи, обнаженные мечи и кривые арабские сабли. Пасший неподалеку отару овец пастух, поспешно стал отгонять ее в сторону — от греха подальше. Вытянувшись на стременах, Милан Гораджич всматривался в неприятелей, приложив ладонь к глазам. Тоже самое делал и Пильгрим, с чьих губ была готова сорваться команда: к бою!

— Будь я проклят! — произнес, наконец, сербский князь. — Но, похоже, что сам мертвец поднялся из ада и готов сразиться с нами. Или у вашего Пильгрима есть брат-двойник. Вглядитесь в этого араба не белом скакуне, — обратился он к Агуциору. — Кого он вам напоминает?

— Сомнений быть не может, это — Пильгрим, — помедлив секунду, ответил тот.