А. Сахаров (редактор) - Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III

— Эти речи, — возмущались боярин Шереметев и другие послы, — говорите вы не от себя, а по вымыслу своих великих послов. А если такие речи вы затеваете от себя, то нам, великим боярам, не только от вас, но и послов ваших слышать этого не годится. Вам бы пригоже говорить по своей мере. А у нас на Москве ни в каком чине нет таких людей, кто бы не хотел великого государя преосвященного митрополита Филарета Никитича.

Несмотря на угрозы и задирки поляков, вскоре, 1 июня, поздно вечером состоялся обмен пленными. Боярин М.Б. Шеин, тоже в числе пленных, сумел сообщить послам, что литовцы готовят нарушение договора о перемирии и размене пленными. Послы ускорили ход дела — на реке Поляновке состоялся обмен Филарета и других московских людей на полковника Струся, взятого в плен при освобождении Москвы Вторым ополчением, и его сотоварищей.

Когда Филарет дошел по мосту до послов, вперед выступил Шереметев:

— Государь Михаил Федорович велел тебе челом ударить, велел вас о здоровье спросить. А про свое велел сказать, что вашими и материнскими молитвами здравствует; только оскорблялся тем, что ваших отеческих святительских очей много время не сподоблялся видеть.

Потом Шереметев передал слова («правил челобитье») инокини Марфы. Филарет, в свою очередь, спрашивал о здоровье сына-царя; благословил главного посла, спросил о его здоровье. Князь Д. Мезецкий говорил челобитье от бояр и всего государства, которое «вам, великому государю, челом бьет и вашего государского прихода ожидает с великою радостью». Удостоили чести боярина Шеина, героя смоленской обороны: «от государя» его спрашивал о здоровье окольничий А. В. Измайлов. Наконец, дьяк И. Болотников спрашивал о здоровье думного дьяка Т. Луговского и дворян. Второго июня в Можайске царского родителя встречали Иосиф, митрополит рязанский, князь Д.М. Пожарский и иные. И так на всем пути следования к Москве: в Саввино-Сторожевском монастыре под Звенигородом; селе Никольском на Песках, в десяти верстах от города; у реки Ходынки. Четырнадцатого июня у реки Пресни его встречал царь Михаил Федорович — поклонился ему в ноги; то же сделал митрополит перед сыном. Оба прослезились и долго не могли подняться с земли, вымолвить слово от волнения. Наконец Филарет Никитич сел в сани, а сын вместе с народом пешком шел впереди. За санями шествовали Шереметев с товарищами.

По прибытии в столицу, полторы недели спустя, иерусалимский патриарх Феофан, прибывший в Россию за милостыней, и русские иерархи предложили Филарету патриарший престол — «он достоин такого сана, особенно же потому, что он был царский отец по плоти; да будет царствию помогатель и строитель, сирым защитник и обидимым предстатель». Последовали отказы, необходимые по церемониалу, и наконец Филарет согласился. Как и царь, он носил теперь титул «великого государя». Началось двоевластие — молодого царя и умудренного жизнью, опытом патриарха Московского и всея Руси, двух «великих государей», как их именовали официальные грамоты. В управлении государством вместе с ними участвовали Боярская дума и Земский собор.

Власть царя Михаила, по словам Ключевского, «составлялась из двух параллельных двусмыслиц: по происхождению она была наследственно-избирательной, по составу — ограниченно-самодержавной». А установление с 1619 года двоевластия — «сделкой семейных понятий и политических соображений». Вопрос о том, кто выше в этой двоице «великих государей: сын-царь или отец-патриарх, — решался, так сказать, в духе евангельском (вспомним раздельную едино-сущую Троицу): «Каков он, государь, — сказано во время одного местнического спора, — таков же и отец его государев; их государское величество нераздельно".

Царь Михаил принял власть из рук избравшего его Земского собора и в то же время, согласно официальному утверждению, — по наследству (от царя Федора), хотя и без завещания. Прецеденты избрания уже имелись — так взошли на престол Федор Иванович и Борис Годунов. Характерно, что царь Михаил в конце жизни передал власть сыну Алексею тоже по наследству, без завещания, что и подтвердилось избранием Земского собора.

Современники сообщают, что «великие государи» вместе выслушивали доклады по делам, выносили по ним решения, принимали послов, давали двойные грамоты, двойные дары. До приезда Филарета молодым и неопытным, тихим и мягким Михаилом вертели, как хотели, бояре-советники, часто люди малосведущие в делах управления, но агрессивно-эгоистичные и властолюбивые. С появлением царского отца некоторым из них пришлось уйти в тень. Царский родитель, в отличие от сына, имел нрав гордый, крутой, властный. Неудивительно, что польские послы, знавшие о том, интриговали, пытались внести разлад между русскими послами накануне Деулинского перемирия, использовать слухи, разговоры о каких-то московских боярах, не хотевших возвращения Филарета из плена.

Филарет твердой рукой положил предел боярскому своеволию, многовластию, которое на практике нередко означало бессилие власти. Некоторые современники с удовлетворением отмечали, что Филарет ведал в полном объеме церковными делами, здесь он судил и рядил сам, полновластно и иерархов, и рядовую братию; только уголовные дела по церковному ведомству оставались в компетенции светских, общегосударственных учреждений. Далее, второй «великий государь» решал, наряду с царем-сыном, и земские дела. И здесь он правил всем, так что и сам сын его слушался и боялся. Когда Михаил выезжал из Москвы, Филарет ведал всеми делами. Во время таких поездок отец и сын пересылались письмами. В одном из них (1619 год) Филарет писал сыну:

«О крымском, государь, деле, как вы, великий государь, кажете? А мне, государь, кажется, чтоб крымским послам и гонцам сказать, что вы, великий государь, с братом своим, с государем их царем, в дружбе и братстве стоишь крепко, посланника с поминками и с запросом посылаешь и их всех отпускаешь вскоре».

При соблюдении политических приличий и этикетных формул патриарх наставляет сына в делах дипломатических. Подчеркивает при этом первенствующее положение монарха; царь есть царь. Сын в письмах к отцу тоже исходит из этой презумпции, но, учитывая реальное положение дел «на Верху", всячески педалирует свое уважение, почтение второму „великому государю“. Это видно, к примеру, из письма Михаила к Филарету (1630 год):

«Написано, государь, в твоей государевой грамоте, что хотел ты, великий государь, отец наш и богомолец, быть в Москву в Троицын день. Но в Троицын день тебе быть в Москву не годится, потому что день торжественный, великий; а тебе, государю, служить невозможно, в дороге порастрясло в возке; а не служить — от людей будет осудно. Так тебе бы, великому государю, в пятидесятый день отслушать литургию в Тонинском и ночевать там же. А на другой день, в понедельник, быть к нам в Москву с утра. И в том твоя, великого государя отца и нашего богомольца, воля; как ты, государь, изволишь, так добро. Молимся всемогущему Богу, да сподобит вас, великого государя, достигнуть к царствующему нашему граду Москве на свой святительский престол поздорову; а нас да сподобит с веселием зреть святолепное и равноангельское ваше лицо, святительства вашего главу и руку целовать, стопам вашим поклониться и челом ударить».