А. Сахаров (редактор) - Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III

Неизвестно, предполагал ли Бестужев-Рюмин встретить в новых сановниках самых опасных врагов. Пока же он торжествовал победу. Большой радостью для него явилось заметное охлаждение Елизаветы Петровны к Лестоку, которого она по-прежнему держала при себе в качестве лейб-медика, но не упускала случая выразить свое отношение к нему. Однажды Лесток начал говорить ей о больших способностях М.И. Воронцова, на что императрица ответила: «Я имею о Воронцове очень хорошее мнение, и похвалы такого негодяя, как ты, могут только переменить это мнение, потому что я должна заключить, что Воронцов одинаковых с тобой мыслей».

Елизавета со свойственной ей проницательностью не ошиблась в своем предположении, поскольку Лесток и Мардефельд действительно сумели вовлечь Воронцова во франко-прусскую группировку. Однако соперничество с Бестужевым-Рюминым оказалось ему не по силам. Канцлер выступал за активную внешнюю политику России и требовал направить русские войска против Пруссии, агрессивность которой, по его мнению, нарушала «равновесие в Европе» и угрожала российским интересам. Воронцов придерживался менее глобальных взглядов и со своей стороны подал Елизавете доклад, в котором подчеркнул, что «совесть ее величества не может дозволить ей проливать русскую кровь, раз дело не идет о защите государства". Но точка зрения Бестужева-Рюмина возобладала, а Воронцов в августе 1745 года был отправлен императрицей на год в заграничную поездку, что явилось завуалированным выражением немилости. После его возвращения в Петербург Елизавета некоторое время сохраняла к нему холодность, которую Бестужев-Рюмин тщательно поддерживал предоставлением императрице сведений о расположении Воронцова к Пруссии, получаемых из перлюстрированных прусских дипломатических депеш. Большим успехом канцлера стал вынужденный отъезд Брюммера и Берхгольца из России в Голштейн. Упрочению позиций Бестужева-Рюмина немало способствовала женитьба в 1744 году его единственного сына Андрея на племяннице А.Г. Разумовского фрейлине Авдотье Даниловне.

Воронцов и Бестужев-Рюмин в одинаковой мере могли считаться патриотами, чьи разногласия определялись различным пониманием интересов России. Но этого нельзя сказать о Лестоке, для которого главной задачей являлось низвержение канцлера любой ценой. После принятия Елизаветой вторичного решения об отправке корпуса русских войск за границу для прекращения «войны за австрийское наследство» в ноябре 1748 году Лесток заявил прусскому посланнику Финкенштейну: «…Если, случится, противное дело дойдет до битвы, то можно биться об заклад, что русские потерпят неудачу… поражение войска составляет теперь желание всех благонамеренных генералов; многие из них говорили мне, что нет другого средства заставить императрицу открыть глаза на счет канцлера; если дела пойдут хорошо, то нечего и думать о перемене; надобно получить пощечину, и тогда нетрудно будет свергнуть канцлера».

Эти и другие сведения вынудили Елизавету в ноябре 1748 года распорядиться об аресте Лестока. Руководителем следственной комиссии по его делу был назначен друг Бестужева-Рюмина С.Ф. Апраксин, что, естественно, предопределило результат разбирательства. Лестоку было предъявлено обвинение в государственной измене с совершенно несерьезной формулировкой: «Ты хочешь переменить нынешнее царствование, ибо советуешься с министрами шведским и прусским, а они ко дворам своим писали, что здешнее правление на таком основании, как теперь, долго оставаться не может». Подследственному припомнили и грехи пятилетней давности, будто бы он, «любя Шетардия, такого плута на государя своего променял». Лесток держался мужественно, ни в чем не признался даже под пытками и заявил; «Ее величество раскается, что напрасно обидела верного слугу». Елизавета Петровна сослала его в Углич. По поводу дела Лестока Екатерина II заметила: «Императрица не имела достаточно мужества, чтобы оправдать невинного; она боялась бы мести со стороны подобного лица, и вот почему с ея воцарения, виновный или невинный, никто не вышел из крепости, не будучи по крайней мере не сосланным».

По словам Екатерины, Бестужев-Рюмин и Апраксин «тогда еще творили у императрицы все, что хотели, и дело графа Лестока снова усилило их кредит». Лишь через десять лет роковое для канцлера стечение обстоятельств сделало его падение неизбежным.

Большое место в жизни Елизаветы Петровны занимали мужчины, которые, впрочем, не были похожи на временщиков других царствований. Фавориты Елизаветы Петровны отличались скромностью и непритязательностью и были далеки от мысли занять положение соправителей императрицы, как, например, Бирон при Анне Ивановне или Г.А. Потемкин при Екатерине II. Сама же Елизавета, по словам М.М. Щербатова, оказывала «многую поверенность своим любимцам», но «всегда над ними власть монаршу сохраняла».

С 1733 года первенствующее положение при дворе цесаревны Елизаветы занимал ее фаворит Алексей Григорьевич Разумовский. Придя к власти, она произвела его в действительные камергеры, а в день коронации 28 апреля 1742 года пожаловала ему звание обер-егермейстера и высший российский орден Святого Андрея Первозванного. В июне того же года Разумовский получил четыре села из дворцовых вотчин и часть конфискованных имений Б.X. Миниха.

Но Елизавета Петровна не позабыла и о Шубине. На четвертый день после своего воцарения она дала указ сибирскому губернатору разыскать ссыльного и отправить его в Петербург. Бывшего фаворита цесаревны долго не удавалось найти, поскольку он по положению секретного арестанта носил другую фамилию. Лишь в конце 1742 года Шубин был обнаружен в одном из острогов Камчатки и прислан ко двору. Елизавета Петровна пожаловала ему чин генерал-майора за то, что он «безвинно претерпел многие лета в ссылке и жестоком заключении». Он не задержался при дворе императрицы, которой, вероятно, было тяжело видеть своего прежнего возлюбленного изменившимся после десяти лет камчатской ссылки. Двадцать шестого июля 1744 года Шубин вышел в отставку и уехал в пожалованное ему поместье.

До конца 1740-х годов Разумовский, по-видимому, не имел серьезных конкурентов. Он жил в апартаментах, смежных с императорскими, и был окружен почестями, как супруг государыни. По преданию, Елизавета Петровна в самом деле тайно обвенчалась с ним осенью 1742 года в подмосковном селе Перовe. Разумовский всюду сопровождал императрицу, которая публично оказывала ему знаки нежности. Например, она застегнула ему шубу и поправила шапку, когда в один из морозных вечеров они вышли из театра. Если Разумовский чувствовал себя нездоровым, Елизавета с десятком своих приближенных обедала в его покоях, где хозяин принимал гостей в парчовом халате.