А. Сахаров (редактор) - Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III

Поддерживая производителей товаров, государство должно было заботиться об инвалидах войны и вообще обо всех «бедных, увечных и старых людях, которые никакой работы работать не могут… приюту себе не имеют, — и должно по смерть их кормить». Указ о сиротах содержал конкретные распоряжения о строительстве богаделен в Знаменском монастыре в Китай-городе и на Гранатном дворе за Никитскими воротами, рассчитанных на тысячи человек и под присмотром Аптекарского приказа!

Указ разъяснял, что царь рассчитывает устроить таким образом всех нетрудоспособных в стране — а значит, очистить улицы от заразы и воров, которые не смогут более скрываться в обличий нищих. Первые богадельни он строил на свои средства, но призывал всех граждан жертвовать на общеполезное дело. Он выносил этот вопрос и на совещание с духовенством, но был встречен холодно.

Принятие такого указа было бы нелепым, если бы предварительно в 1679-м и 1680 годах Федор Алексеевич не отменил членовредительные казни (отсечение ног, рук, пальцев): отныне виновные ссылались в Сибирь с семьями, причем дети старше трех лет могли не ехать в ссылку.

Активное милосердие и неуклонное стремление опираться на национальные кадры составляют заметное различие во взглядах Федора и Петра. Старший брат отнюдь не отторгал иноземцев — именно в его царствование прославились, например, генерал-майоры Афанасий Трауернихт и Патрик Гордон, полковники Грант, Россворм и Верст, западноевропейские инженеры, мастера, художники; даже авантюрист Франц Лефорт нашел себе местечко на службе. Но их опыт и знания царь использовал для обучения россиян, добиваясь, чтобы те превзошли учителей, как это стало с первыми генералами.

Было у братьев и немало родственных черт: энергий, неспособность сидеть без дела, стремление вмешиваться во все и вся, стиль указов, гипертрофированная склонность к регламентации жизни подданных. Уже при венчании на царство Федор Алексеевич велел всем явиться в золотой одежде, а ненарядно одетых — гнать в темный угол между Столовой и Сборной палатами. В дальнейшем он беспрерывно распоряжался, как должны выглядеть «золотчики», а в 1680 году издал роспись, в какие дни года носить при дворе золотую, бархатную или шелковую одежду, причем нарушителей гнали с церемоний. Наконец, в октябре 1681 года вместо старинной одежды (ферязей, охабней, однорядок и т. п.) мужчинам и женщинам велено было носить европейское короткое платье. Этот указ был быстро внедрен, поскольку в старой одежде стрельцы не пускали в Кремль — а кто же хотел удалиться от двора!

Царь то запрещал являться в Кремль на извозчиках, то определял, сколько, кому и когда впрягать лошадей в кареты и сани, то отговаривал младших придворных сходить с лошадей и кланяться в землю перед боярами, то регламентировал дуэли (искоренить их даже в Кремле он был не в силах), то серчал на толчею в Столовых сенях, то измышлял правила прохода разных чинов во дворец…

Федор учредил под контролем приказа Каменных дел единые меры для кирпича и белого камня, причем для проверки велел кирпичникам ставить на каждом десятом кирпиче личное клеймо. Но если Петр при каждом удобном случае стремился заглянуть в карман подданных, то Федор, указав строить в Китай-городе только каменные здания, выдал всем хозяевам десятилетнюю ссуду на строительство и многим простил этот долг,

В.Н.Татищев, писавший уже в послепетровские времена о затеях Федора, видел в этих невозвратных ссудах сплошное разорение казны, тогда как старший брат Петра усматривал прибыль в увеличении зажиточности подданных, защите от пожаров, возросшей красоте и величии своей столицы. Великолепием своего дворца и столицы царь с успехом потрясал воображение иностранцев, что было немаловажно, так же как и организованная им при своем венчании сакрализация самодержавной власти (он даже миропомазался, вопреки традиции, в алтаре, как архиерей).

Однако Федор Алексеевич знал меру, как свидетельствует указ от 8 июня 1680 года, интересно раскрывающий характер государя. Царь рассердился, узнав, что придворные в челобитных стали уподоблять его Богу: «И то слово в челобитных писать непристойно… а если кто впредь дерзнет так писать — и тем за то от него… быть в великой опале!" Тут, вполне в духе Петра, мысль его перескочила на иную тему: являются к нему во дворец из домов, где есть заразные больные, — сие есть «безстрашная дерзость… и неостерегательство его, государева, здоровья". Лучше бы поздравляли с праздником и здоровья желали, а не Богу уподобляли.

Читатель знает Петра I как жизнерадостного кутилу, а соцарствовавшего с ним Ивана — как аскета-богомольца. Федор сочетал в себе эти качества без крайностей. Он неукоснительно исполнял царские обязанности на церковных церемониях, но мысли его не всегда возносились при этом к небу. Мы помним, как на богомолье в Соловецкой пустыни он развлекался стрельбой из лука. А в 1679 году на крестном ходе он углядел в толпе зрителей девушку, был сражен наповал, но по привычке к быстрым решениям реагировал мгновенно: шепнул постельничему И. М. Языкову узнать, кто такова.

Языков проследил, разузнал и доложил: дочь смоленского шляхтича Агафья Симеоновна Грушевская, живет в доме тетки, жены окольничего С.И. Заборовского. Царь Федор послал Языкова в дом познакомиться с семьей поближе, а вскоре велел объявить Заборовскому, «чтоб он ту свою племянницу хранил и без указа замуж не выдавал». Намерение государя жениться вопреки вековечным правилам повергло родню в шок, Милославский даже брякнул по-русски прямо: «Мать ея и она в некоторых непристойностях известны!»

Федор поверил, впал в тоску, кушать перестал, но преданные слуги уговорили его проверить слова дяди. И.М. Языков и А.Т. Лихачев (воспитатель царевича Алексея Алексеевича) поехали к Заборовскому и, ужасно смущаясь, вопросили «о состоянии» невесты. Все «уставили бороды» и задумались, «как стыд о таком деле девице говорить», однако Агафья Симеоновна вышла к гостям сама и сказала напрямик, «чтоб оне о ея чести ни коего сомнения не имели и она их в том под потерянием живота своего утверждает»!

Царь вновь поверил в счастье, прогарцевал, направляясь со свитой в Воробьево, мимо дома Заборовских, узрев свою милую в «чердачном окошке», и 18 июля 1680 года отпраздновал свадьбу. Царица простила И.М. Милославского, «разсудя слабость человеческую», но царь, встретив его как-то в темном закутке дворца с подарками Агафье Симеоновне, разъярился: «Ты прежде непотребною ея поносил, а ныне хочешь дарами свои плутни закрыть!» — и вытолкал боярина в шею, насилу государя успокоили.

Счастье Федора Алексеевича длилось не долго. 11 июля 1681 года он радостно объявил стране о рождении царевича Илии, но 14 числа скончалась царица, а утром в четверг 21 июля — и младенец. Неизвестно, влюбившись или по настоянию приближенных, обеспокоенных отсутствием наследника, царь 12 февраля 1682 года объявил о выборе второй супруги — Марфы Матвеевны Апраксиной, дочери незнатного дворянина (зато свойственника И.М. Языкова).