Евгений Федоров - Наследники

— Старые, но добрые вояки!

По дороге то и дело проезжали верховые, покрикивали на мещан. Народ неохотно уступал им дорогу. В церкви на Заречье шла ранняя обедня, тускло горели свечи в притворе, тощий пономарь в засаленной рясе усердно звонил в большой колокол. Медный тяжелый звон плыл над крепостью. Над зеленой главкой церкви с криком носились распуганные галки.

Путники свернули на торжок, который кипел у Миасса-реки. Тут стояла людская толчея: кричали бабы-торговки, предлагая свой немудрый товар: белые шаньги, горячую рубленую требуху, мороженое молоко. Над большим котлом, установленным на таганке, под которым пылали раскаленные угольки, вился густой пар. Румяная толстая баба пронзительно кричала на весь торжок:

— А вот пельмени!.. Добрые пельмени!..

В лицо Ивашки пахнуло теплым, приятным духом варева. Он улыбнулся солдату:

— А что, Федор, хороши пельмени?

— Хороши! — подтвердил солдат. — Эй, милая, клади!

Торговка проворно наполнила чашки горячими пельменями, и друзья принялись есть.

Солдат ел неторопливо и ко всему прислушивался. А кругом гомонила базарная толпа. Среди нее верхами толкались башкирцы, обряженные в теплые кафтаны, в рысьи малахаи. Внимание беглого привлек крепкогрудый черноглазый казак в черном окладе бороды. Рядом с ним стоял степенный молодой хорунжий. Они о чем-то горячо говорили толпе, густо обступившей их. Над площадью расплывался гул голосов.

— Пошто новые заплоты, робят? — выкрикнул из толпы зычный голос.

— Царя-батюшку не хотят пустить в городок! — ехидно отозвался другой голосок.

— Какой царь? То казак Пугач! — зло отозвался третий.

Черноглазый казак сердито сдвинул брови:

— Молчи, остуда! Будешь брехать — пожалеешь!

Ивашка пригляделся к вопрошавшему дерзкому мужичонке; одет он был в сермягу, сам лохматый. Гречушник набекрень. Глаза мужичонки неспокойно бегали.

— А где-то сей царь? Пошто по степи бегает? — снова поднял он лукавый голос. — Пошто этот царь в Челябу не шествует? Воевода его, поди, с колокольным звоном повстречает, ась?

Солдат исподлобья разглядывал мужика. «Сыщик! Окаянец!» — раззлобился он и толкнул Ивашку в бок:

— А ну, поглядим, что за птица?

Рядом стоявший казак сверкнул глазами и закричал мужику:

— Ты кто такой?

— Известно кто, сыскной! Знакомая рожа! — опознал мужика другой станичник.

Лохматенький заегозил, сжался пугливо и поглубже нырнул в народ. Но Ивашка не утерпел, бросился за ним в толпу и сгреб его за ворот.

— Тут он, братцы, доносчик проклятый! Бей супостата! — заорал он и огрел пойманного кулаком.

Толпа всколыхнулась, десятки рук потянулись к сыщику. Он взвыл, голос его тонко-дребезжаще вырвался из многоголосья:

— Ратуйте, убивают!..

Тут и казак помог: набежал, схватил доносчика за грудь.

— Тряси его душу! — одобрительно закричал он беглому.

Словно шалый бес овладел людьми: они рвали, топтали пойманного. Истерзанный, окровавленный, он бился в предсмертных судорогах на истоптанном снегу, пока не затих.

«Убили!» — очухался от запальчивости Ивашка и, потупив глаза, неловко отвернулся и виновато пошел прочь. За ним заковылял солдат.

Поодиночке, вразброд, опустив глаза в землю, мужики расходились с Торжка.

С тяжелым сердцем Грязнов с бомбардиром вошли в кабак. В избе с почерневшими стенами было сумеречно, свет скудно пробивался сквозь слюдяные оконца. За прилавком стоял тощий хитроглазый целовальник в пестрой рубахе и зорко приглядывал за питухами. За его спиной на полках поблескивали штофы. Гам, нестройные голоса наполняли избу. За столами шумели казаки, мастерки, подвыпившие гулебщики. В дальнем темном углу поднялся плечистый бородач и поманил остановившегося в раздумье среди избы Грязнова. Беглый сразу признал в нем знакомого казака-заводилу.

«Ага, успел унести ноги в кабак», — обрадовался он и шагнул в угол. Там, прижавшись к стене, сидел хорунжий. Крепкий, ладный, он поднял на Ивашку веселые серые глаза:

— Кулачный боец! Ловко оборудовал шпыня!

Казак предложил по-свойски:

— Садись! Не знаем твоего роду-племени, но видать, из приверженных! Жалуй и ты, добрый человек! — пригласил он и солдата.

На столе стоял штоф, рядом лежала теплая ржаная краюха.

Беглый и бомбардир присели.

— Как звать? — в упор спросил черноглазый казак.

Ивашка опустил глаза и нехотя отозвался:

— Прохожие мы. С сибирской стороны!

Солдат строго вставил свое слово:

— Не спеши языком, спеши делом! — Он ласково посмотрел на зеленый штоф и придвинулся к нему.

Хорунжий ободряюще посмотрел на старика и улыбнулся.

— Ну что ж, земляк, прополощи горло, а потом речь потянется! — Он налил чару и поднес солдату. Тот не дремал, проворно опрокинул ее и, утерев усы, крякнул от удовольствия. Выпил и Грязнов.

— Хватай, ребята, по другой! — предложил казак.

Опростали по второй.

— Люблю проворных! — одобрил казак и огладил свою курчавую бороду.

— Куда бредете, сибирские? — пытливо посмотрел хорунжий на Ивашку и его спутника.

Хмельное тепло побежало по жилам, сильно приободрило беглого. Хотелось признаться, но тут седоусый бомбардир откликнулся за двоих.

— Говорили бы много, да сосед у порога! — выразительно посмотрел он на казаков.

Хорунжий подмигнул:

— Понятно! Все туда бредут! Летает орел над степью: вчера в яицких степях кружил, а ныне к нам в горы ждем! Ежели не сам, то птенцы его появятся.

В избе пеленой колебался синий табачный дым. Казак посмотрел в сизую тьму и процедил:

— Солдатушки тут гуляют! Время ноне такое. А ваши сибирские мужики как? — вдруг спросил он Грязнова.

Ивашка насторожился и ответил тихо:

— Шли дорогами, и всюду народ о каком-то царе баил! Какой-такой царь — и невдомек.

Казак оглянулся по сторонам и серьезным тоном тихо обмолвился:

— На духу будто сказано, разумей про себя!

Он осторожно сунул Ивашке измятый лист и прошептал:

— Сейчас упрячь, это тайное государево письмо!

— Ой, спасибо, братец! — потянулся беглый к казаку.

— Ну, сибирский, давай за побратимство выпьем. Ставь штоф! — предложил тот.

Ивашка извлек алтыны, пробрался к целовальнику.

— Добро! — кивнул хорунжий. — Выпьем…

Хмельное разгорячило кровь. Казак повеселел, полез к Ивашке целоваться:

— Побратимы будем. Звать Михаилом Уржумцевым, а тот — Наум Невзоров. Чуешь?

— Братцы! — умилился беглый. — Поведайте, братцы, куда мне путь держать. Где дорога?..

Хорунжий сгреб Грязнова за плечи, привлек к себе.

— Идите, сибирские, отсель в Чесноковку, — жарко зашептал он. — Край дальний. Сквозь горы пройдете, крепости минуете. И сидит там в Чесноковке птенец его, бей ему челом! Он войско собирает…