Евгений Федоров - Демидовы

Никита Демидов вслед за калмыцкой конницей торопился в Невьянск…

На сибирской дороге он заночевал в глухом умете [21]. В грязной избе на лавке и на полатях, а то просто на полу отдыхало много народу. Бородатые люди недружелюбно поглядывали на Демидова.

Стояла темная, беззвездная ночь. В горнице потрескивала лучина; перед ней сидел старик и ковырял лапоть. Два молодых мужика свесили с полатей лохматые головы, внимательно слушая деда. Раздавался храп усталых, измученных дальней дорогой людей. Заводчик покосился на спящих.

«Осподи, твоя воля, должно быть все беглые да каторжные, — с опаской подумал он. — Ноне все заворуи разбеглись по дорогам…»

Никита скинул простой мужицкий армяк и полез на полати.

— Подвиньтесь, братцы, дайте местечко дорожному человеку.

— Да ты кто такой, цыган? — поднял лохматую голову мужик. — Отколь тебя черт несет?

Демидов поскреб плешь, пожаловался:

— Утекаю из-под Казани, а чего — сам знаешь…

Ночлежники потеснились, дали Никите место. Демидов покряхтел. «Эх бы, в баньку!» — тоскливо подумал он и попробовал уснуть.

Старик говорил ровным голосом; заводчик невольно прислушался к его мерной речи.

— Есть-таки молитовки, да известны они только удальцам одним…

Лохматый мужик откликнулся густым басом:

— Э, дед, нет такой молитовки. Не развернешь каменны стены!

Старик жарко перебил:

— Ой, мил-друг, есть такой наговор-молитовка. Удалец-то наш, Сокол, таку молитовку знат. Ты чуешь?

— Чую…

Демидов закашлялся, повернулся на бок, навострил уши. Дед продолжал:

— На Нейве-реке свирепы и кровожадны Демиды-заводчики. Слышь-ко, сотни людей засекли до смерти. Одного и боялись Сеньку Сокола, помету за народ он вел [22], а поймать нельзя. Слово наговорное да заветное он имел. Раз, слышь-ко, его в лесу накрыли, заковали в железа да в каменный подвал кинули.

— И что же? — не утерпел Никита, поднял голову, глаза его сверкали.

— А то ж, наутро, слышь-ко, нашли в узилище кандалы да шапку, а решетка в окне выворочена.

— Их ты! — засиял мужик. — А молитовка при чем? Тут — сила!

Над избой ударил и раскатился гром; стены задрожали. Демидов сердито крикнул старику:

— Брешешь, дед; не могло этого быть!

— А ты, цыган, слушай, да помалкивай. — Мужик присел на полатях; был он жилист и широкоплеч, лицо скуластое. — Говори дале, дед.

Бычий пузырь в окне позеленел: на дворе полыхнула молния; опять ударил и раскатился гром. По крыше зачастил дождь…

— Гроза! Ох, господи! — Старик перекрестился. — Ну, слушай дале. Сокол храбер и пригож, он молодую бабу у Демида уволок. Слюбились…

У Никиты заклокотало на сердце. Еле удержал себя.

— Ну и залютовал тут Демид, — продолжал дед, — не приведи бог, народу тыщи согнал, облаву на Сокола затеял. Две недели шарили по лесам да по горам, народишко изголодался, не спали ночей. Хозяин с лица спал, одичал. Волосье на голове повылезло, вроде как у тебя, цыган, а в бороде — побелело снегом.

— Ну и что ж? — не утерпев, спросил Демидов.

— А то: опять не нашли. На завод вернулись ни с чем, а там пожар: головешки да дымок. Вон как!

Никита сухо кашлянул и, сдерживая дрожь в голосе, сказал:

— Лих был молодец, да попал ноне.

Старик присвистнул, отложил лапоть:

— Их, мил-друг, вспомнил-вспохватился! Да Соколик-то наш убег!

— Не может того быть! — В горле Никиты пересохло.

— А ты погоди, не заскакивай, цыган, — перебил мужик. — Досказывай, дед.

Старик оправил лучину.

— А что досказывать? Вот еще что случилось. Предали-то тарханы Сеньку да Султанку, дружка его. Слышь-ко, поймали да в каменный мешок посадили. Тутко и окошечка вовсе не было. Он ослабел и попросил напиться, и подают ему ковш с водой. Сокол перекрестился, нырнул в воду и — поминай как звали. А вынырнул он, слышь-ко, уже версты на три ниже завода из речки да скрылся в горах. Вон как!

— Молодец! — тряхнул головой мужик. — Гоже! Так и не поймали?

— Поймай! Воевода войско стребовал. Стража три дня по лесу плутала, ночью их, слышь-ко, леший напугал… Так и не нашли…

Дед замолчал; сердце Демидова тревожно билось. Над уметом гремела гроза, шумел ливень…

Никита уткнулся носом в армяк, сделал вид, что уснул. А мысли тревожили.

«Сказку дед баил, сказку, — утешал он себя. — Тому не сбыться, чтобы человек из каменного мешка сбежал…»

Но тут же из глубины души поднялось сомнение. Разве не он, Демидов, кинул Сеньку в потайной подвал? Разве не он приковал Сеньку к чугунному столбу, а что было?

Лукавый голос нашептывал Никите:

«А ежели и не сбег Сенька, то не все ли равно? Вон сколька Сенек! Может, сейчас на умете среди этого беглого народа не один Сенька Сокол укрывается».

— Ох, горе! — тихо вздохнул Никита.

Всю ночь гремела гроза. Демидов не спал: досаждали тревожные думы.

Еще затемно он тихо слез с полатей и уехал с умета.

В июне на знакомой дороге Демидов издали заметил дымки завода и облегченно вздохнул. Навстречу хозяину в гору поднимался обоз: везли невьянское литье к Чусовой. Впереди обоза ехал сам Акинфий. Завидев батю, сынок соскочил с коня и подошел к возку:

— Батюшка…

Демидов сидел, как коршун. Блеснув глазами, батька вместо приветствия крикнул:

— Ну, как завод? Идет?

— Идет! — Акинфий поклонился отцу.

Никита поторопил сына:

— Езжай, езжай, чего стал? Царь-то пушки давненько поджидает.

Скрипя под тяжелой кладью, мимо проплыл бесконечный обоз. Подводчики, завидев хозяина, издали снимали шапки, угрюмо кланялись в пояс.

— То-то, — удовлетворенно вздыхал Никита, — победокурили, пора и честь знать. Эй, гони коней к заводу! — крикнул он ямщику.

Кони побежали резво; под дугой распевали веселые погремки-бубенцы.

Однако на душе Демидова было неспокойно.

«Побили, разогнали смутьянов, — горько думал он. — А на сердце отчего тревога?»

Из-за шихана вырастали заплоты и башни Невьянска…

Утихло башкирское волнение; на демидовских заводах снова закипела работа: дымили домны, стучали молоты. Демидов выплавлял сотни тысяч пудов знатного железа; поставлял в казну боевые припасы: пушки, ружья, ядра. Несказанно богатели Демидовы, входили в большую силу.

Настроил Демидов на волжских и камских берегах пристани и амбары для склада железа да на Москве завел торговые дворы.

Старел Никита Демидов, но ум и жадность крепли. Хитрил старик: никто толком не знал, сколько работного люда обретается на его заводах и откуда взялся этот народ. Ходили темные слухи, что среди него немало беглых и клейменых каторжников. Но кто это узнает: не так ли? Никто еще не подсчитал, сколько металла выплавлено Демидовым, сколько продано.

Жили Демидовы далеко, скупо и замкнуто. Вот и узнай тут!