Евгений Федоров - Демидовы

Никита ощущал в себе невиданную бодрость; он поднял голову и твердым шагом уверенно пошел вперед.

Из соседней палаты шумной толпой высыпали гости в париках, в бархатных кафтанах, в лейб-гвардейских мундирах; среди них был юркий купец в поддевке, стриженный по-кержацки; волосы его были смазаны коровьим маслом. Впереди всех в зал шагнул царь Петр.

— Петра Ляксеич! — ахнул Демидов и устремился навстречу царю.

— Демидыч, да ты все еще орел! — обрадовался царь. Увидев Акинфия, государь обнял и его, облобызал: — Ну, спасибо, спасибо, Демидовы, выручили отчизну. Знатно били ваши пушки под Полтавой. Жалуйте, господа, сих гостей! — Царь взял за талию Никиту и улыбнулся.

Гвардейские офицеры, вельможи в бархатных кафтанах окружили царя и Демидовых.

Петр Алексеевич, блестя зубами, радостно сказал:

— Не токмо мои друзья они, но и первые помощники отчизне. Знайте и то, что не только воины наши решили исход Полтавской баталии, но и сии мужи со своими уральскими людишками.

— Царь-батюшка! — вскричал Никита. — Премного осчастливлен я тобой и всегда таил глубокую веру в твое правое дело.

На глазах Демидова блеснули благодарные слезы.

К заводчику протискался загорелый плотный капитан-бомбардир с калмыцкими косыми глазами, в темно-зеленом мундире; он схватил Никиту за руку и пожал ее:

— Премного благодарствую, ваши пушки знатно били свеев! Добры пушки, добры!

— Я счастлив, господин офицер, служить царю и отчизне. — Демидов проницательно посмотрел в лучистые глаза бомбардира. — То не пушки побили свеев, а ваша храбрость!

В эту минуту с верхов крепости грянули орудия; на Неве брызнул разноцветный фейерверк.

Гости волной хлынули в обширный покой, где стоял накрытый большой стол, обильно уставленный яствами и винами.

Государь уже был тут; рядом с ним стояла пышная, румяная царица Екатерина Алексеевна. Высокая, ширококостая, она была чуть пониже, государя; большие осененные густыми ресницами глаза ее излучали тепло и ласку. В руках она держала завернутое в шелк и в кружева дитя. Царь со счастливым лицом поглядывал то на супругу, то на сына. Кареглазый калмык-бомбардир, что в зале подходил к Демидову, теперь стоял позади государя, и, только гости разместились за столом и взялись за чары, он первый поднял свою и закричал счастливо:

— За матушку нашу Екатерину Алексеевну да за царевича Петра Петровича — виват!

В сердце Демидова, как в горне, вспыхнул огонь, разом всего охватила радость; он рявкнул что было силы:

— Ура!

Сынок Акинфий не отстал от бати: от его крика в люстрах дребезжали хрустальные подвески.

Государь подошел к супруге, при всех бережно обнял ее и расцеловал:

— Спасибо, Катеринушка…

Гости что было мочи кричали:

— Виват! Виват!

Когда поуспокоились, царь взял из рук супруги дитя в одной распашонке. Плотный розовый ребенок сучил пухлыми ножками. Государь высоко поднял его над головой:

— Други, выпьем за будущего адмирала российского флота. Виват!

— Виват! — от души, от чистого сердца прокричали гости.

Испуганный ребенок горласто заревел. Демидов крякнул:

— Силен! Здоровущ будет. Весь в отца.

Государыня засияла от счастья.

Никита, уловив минутку, моргнул сыну Акинфию. Тот незаметно вышел из-за стола и ушел в соседнюю горницу. Демидов, хитро сощурив глаза, поглядывал то на царя, то на царицу.

Прошло немного времени; восторженные крики «виват» понемногу стихли. Тут неожиданно распахнулись широкие двери, и показались крепкие молодцы — демидовские слуги. Они внесли на серебряных блюдах и подносах горки червонцев, драгоценных камней-самоцветов, соболей и меха черно-бурых лисиц.

Демидов встал, погладил черную бороду и подошел к Екатерине Алексеевне. Царь, удивленно посмотрев на Демидова, передал младенца супруге. Гости притихли, тоже с любопытством выжидая.

Молодцы с дарами степенно приблизились. Никита пал перед Екатериной Алексеевной на колени:

— Матушка-государыня, прими он нас «на зубок» царевичу Петру Петровичу невеликий дар — сто тысяч рублей!

Лицо царицы зарделось, она переглянулась с царем и, опустив темные веселые глаза, еле заметно улыбнулась ему уголком пухлого рта. Но вдруг она быстро подняла взор и взглянула на Демидова, а затем, как бы смутившись, снова быстро прикрыла лукавые огоньки в глазах густыми ресницами. Царь засмеялся, взял Демидова за плечи, поднял с колен.

— Демидыч, благодарствую. Ну, — Петр Алексеевич подтолкнул Никиту в спину, — целуй царицу!

— Ух ты! — У Демидова дух занялся, все на него глядели с завистью и подбадривали. Он утер губы и потянулся к царице; она просто, без жеманства, поцеловала Никиту.

Царь радушно спросил туляка:

— Ну, Демидыч, проси: чего хочешь?

— А мне и хотеть для себя нечего, — поклонился Никита Петру Алексеевичу. — Всем ты, государь, наделил нас да людьми сделал. Одного я хочу, Петр Ляксеич, премного хочу, чтобы царевич в отца вышел. Народу да отчизне добрая голова нужна, государь!

— Демидыч, голубчик…

Государь налил два кубка, один взял сам, другой поднес Демидову:

— Ну, пьем за здоровье будущего хозяина!

Никита не мог отречься от кубка, махнул рукой, крякнул и выпил чару.

Кругом кричали «виват».

Акинфий сидел за столом и любовался царем Петром Алексеевичем и батькой.

В летний погожий день возвратились Демидовы на Каменный Пояс, в далекий Невьянск. В крепостце палили из пушек, звонили в колокола. Мосолов встретил хозяев хлебом-солью, поздравил их с царской милостью. Двор от ворот до красного крыльца устлали бухарскими коврами. Сидел Никита Демидов в колымаге, важно отвалившись, зорко поглядывая на народ. Согнанные приказчиком работные люди да кабальные кричали «ура!»…

В славе и могуществе возвратились на Каменный Пояс хозяева Демидовы…

Никита Демидов был на верху благоденствия; заводы поставляли в казну огромные обозы военных припасов, пушек, ружей. И никто не мог соперничать с дешевыми демидовскими ценами.

Жадно прибирали к рукам рудные земли Демидовы. На Тагилке-реке отстроил Никита Демидов Нижне-Тагильский завод. У горы Высокой, железного клада, дымили домны. Отстроил хозяин каменные хоромы, похожие на дворец. Старик полюбил эти уголки; кругом скалы, извилистая голубая река и широкий пруд с зелеными островками, и хозяйничал он тут сам, а сынки: Акинфий — в Невьянске, желчный и злой Никитушка — в Шайтанском заводе. Никиту Никитича женили, подыскали разоренную, захудалую дворянку, но семейной жизни так и не сладил этот бесталанный человек; он свирепо избивал жену и без всякой нужды — рабочих. От раздражительности Никита Никитич высох, глаза ввалились, на голове рано стали редеть волосы. Одного батюшку только и побаивался Никитушка. Когда тот наезжал в Шайтанский завод, сынок притихал и тайком тянул хмельное. Глядя на сына с желтым, испитым лицом, с реденькой мочальной бородкой, Никита-отец сокрушался: «Эх, уродился ни в пень, ни в колоду! И отколь только у него беспричинная лютость?»