Ильяс Есенберлин - Гибель Айдахара

– Гяуры! – проворчал Едиге. – Чего другого можно было от них ожидать…

– Меня интересует другое… Разве не знал Мамай, что невозможно опрокинуть вражеский строй конницей, если воины стоят плечом к плечу, ощетинившись копьями?

– Знал. И на этот раз он не бросил ее сплошным потоком на русских. Он построил свое войско в форме журавлиного клина, на острие которого находился отборный отряд из пятисот всадников, защищенных кольчугами. Даже кони имели железные нагрудники. Отряд должен был пробить брешь в рядах русского войска. Хотя бы небольшую и ненадолго. Стремительно развернувшиеся крылья клина охватили бы тогда распавшиеся полки и легко уничтожили их… Но русские устояли… Многие воины потеряли коней, а пеший степняк уже не воин. В рукопашной битве нет русским равных… Быть может, все закончилось бы и раньше, но нас было все-таки больше. Мамай велел попробовать заманить русских отступлением, но они не бросились в погоню и не нарушили свой строй. Было похоже, что князь Дмитрий угадывал все, что задумал Мамай, и не мы, а он определял, как должна идти битва. В один миг, когда Мамай послал на русские полки левой руки воинов из своей личной охраны, казалось, что наконец счастье улыбнулось нам. Это я видел сам, потому что был там. Но именно в это время появился засадный полк, и уже ничто не могло изменить исхода битвы…

– Неужели Мамай и вправду поверил, что московский князь поставил на поле битвы все свое войско? – спросил Едиге.

– Мне трудно отвечать за его поступки…

– Где же тогда был славный батыр Кенжанбай? – в голосе Едиге послышалась чуть заметная насмешка.

Тот вскинул голову. Он действительно считался одним из самых смелых батыров по всей Дешт-и-Кипчак, а в стрельбе из лука ему вообще не было равных.

– Мы верили Мамаю.

Тохтамыш исподлобья посмотрел на Кенжанбая:

– Вы, наверное, и покинули его сейчас за то, что он не оправдал ваших надежд?

Вмешался молчавший до сих пор батыр Караходжа:

– Высокочтимый хан, что плохого в том, что мы со своими родами вернулись на землю предков?

Кенжанбай, скрывая обиду, сказал:

– Мы решили больше не оставаться среди ногайлинцев. Нас волнует судьба народа, который идет за нами. Хан, которого преследует неудача, непременно ввергнет подвластные ему народы в пучину бед и несчастий. Он мечтает о мести русским. Я видел битву своими глазами и потому знаю, что и на этот раз удача покинет его. Следует выждать время. Но сказать ему об этом мы не могли…

– Выходит, что Мамай снова готовит поход на Русь? Откуда он возьмет для этого силы?

Это был главный вопрос Тохтамыша. Именно для того, чтобы задать его, он и велел привести батыров во дворец. Прошедшая битва интересовала его постольку поскольку. Важнее было знать, что замышляет Мамай, сколько он может собрать воинов и как относятся к нему люди подвластных родов. Золотая Орда никогда не станет прежней, если не вернет себе те земли, которыми владеет сейчас Мамай.

Многолюдны земли Сакистана и Крыма, генуэзцы дадут в казну золота столько, сколько Тохтамыш потребует, они же обеспечат его воинов доспехами и оружием, которое прекрасно умеют изготовлять их ремесленники. И вот когда Орда вновь станет такой же сильной, как при Джанибеке, тогда придет черед русских. А в том, что он одержит над ним победу, Тохтамыш был уверен. Затем наступит черед Хромого Тимура. Ненависть к нему переполняла сердце хана и, подобно углям, укрытым мягким пеплом, постоянно жгла душу. Пусть Тимур помог сесть на золотоордынский трон, пусть помогал много раз, когда было трудно, но чингизид никогда не станет подчиняться простому эмиру, а Золотая Орда не мелкое ханство, чтобы оставаться за пазухой у Мавераннахра. Никто не смеет повелевать ею со стороны. Нужно совсем немного времени, чтобы, излечившись от междоусобиц, Золотая Орда снова стала сильной и острозубой, как матерая степная волчица. Тогда она легко разбросает в стороны и заставит поджать хвосты всех своих врагов.

Не показывая этого внешне, Тохтамыш был доволен, что в его земли вернулись два батыра, которые хорошо знают сильные и слабые стороны Мамая. Он выведает у них все, что ему нужно, чтобы победить соперника.

Внимательно прислушиваясь к разговору, Едиге все больше мрачнел. Он тоже ненавидел Мамая и жаждал его поражения, не собираясь оставаться в стороне от той борьбы, которая начиналась. Горький осадок в душе вызывала мысль, что снова предстоят битвы, где будет пролита с обеих сторон кровь одного и того же народа. Борьба за власть всегда жестока и безжалостна – хорошо знал об этом Едиге. Но сейчас, сидя во дворце Тохтамыша, он даже предположить не мог, что через годы его потомки не станут думать о том, о чем думает он. Во главе ногайлинских полков они прогонят родственных им по крови кипчаков с просторов Итиля и успокоятся лишь тогда, когда те уйдут в степи за Светлый Яик.

Едва сдерживая раздражение и глядя прямо в глаза Кенжанбаю, Едиге сказал:

– Куда вы побежите, если на этот раз потерпит поражение хан Тохтамыш?

Лицо батыра побледнело.

– Я пришел со своим родом на родную землю! Она здесь, в Орде! Ты лучше бы подумал о себе!..

Последние слова были брошены не случайно. Кенжанбай намекал на бегство в свое время Едиге из Золотой Орды к Хромому Тимуру.

Едиге не понравилась строптивость батыра. В детстве они росли вместе, но поскольку Едиге был сыном эмира, то в играх и драках он всегда оставался главным. Ему повиновались все, в том числе и Кенжанбай. А там, где есть повиновение, дружба всегда живет рядом с ненавистью и враждой. Все это скрыто лишь до поры до времени… Сейчас Кенжанбай был и сам знаменит в Дешт-и-Кипчак как батыр, а потому больше не чувствовал своей зависимости от Едиге. Но не зря еще в детстве за находчивость и ум называли Едиге бием. Сделав вид, что ничего не произошло, он, стараясь быть мягким, сказал:

– Да, ты пришел не один, а со своим народом…

Но мягкость слов не произвела впечатления на Кенжанбая, не смягчила обиды. Глаза его были налиты кровью, а напряженное тело говорило о том, что в нем бушуют ярость и гнев. Почти двадцать лет не видел батыра Едиге, но и тогда, в детстве, Кенжанбай иногда походил на волчонка. Под внешней покорностью легко можно было угадать сильный характер, обидчивость и стремление идти к своей цели, какое бы препятствие ни встало на его пути.

Едиге непроизвольно улыбнулся. Ему вспомнилось давнее, почти забытое…

Тогда они уже были подростками, и совсем скоро им предстояло стать джигитами. Все чаще не сиделось дома, и они, оседлав коней, отправлялись на охоту. И так уж случилось, что однажды, отдыхая на берегу неширокой быстрой реки, Кенжанбай и юноша из его же рода Кокжалди увидели бегущую лисицу. Лука у Кенжанбая в этот момент не оказалось, и, пока он бегал за ним, лисицу подстрелил товарищ. Вот тогда-то впервые увидел Едиге глаза Кенжанбая – налитые кровью, гневные.