Ильяс Есенберлин - Шестиглавый Айдахар

Берке всегда пользовался уважением великого хана Менгу. Однажды по его просьбе хан даже открытие курултая велел начать с мусульманской молитвы. Это был знак большого доверия по отношению к родственнику, потому что сам Менгу не придерживался никакой веры, поклоняясь только тому, чему поклонялся его предок Чингиз-хан.

Осторожность Берке, его хитрость позволяли ему всегда быть одним из первых среди потомков Потрясателя вселенной. Он неплохо показал себя при взятии Хорезма и подчинении кипчакских степей, в походах на орусутов. Он никогда не бросался в битву во главе своих туменов, но и не оставался позади. Никто не видел на его лице страха. Правда, он не был известен среди монголов своими подвигами так, как был известен Ногай, но порученным ему войском всегда руководил разумно.

И вот теперь, когда Берке перевалило за пятьдесят, он наконец сел на трон Золотой Орды. Осуществилось давнее, заветное. Казалось, что все было продумано много раз, и все-таки… С чего следовало начать? Давно известно – одно дело сесть на трон, а другое – править.

Сидеть на троне Золотой Орды равносильно тому, что сидеть на спине дракона. Чуть оказался неловок, неосмотрителен – и он сбросит на землю, а хищная пасть тут же проглотит недавнего своего повелителя.

От одного корня были рождены Бату и Берке, но тем не менее они мало походили друг на друга. Если первый был подобен орлу, то второй больше напоминал ястреба. И полетом они отличались, и добычу могли взять каждый только свою. Бату умел покорять другие народы, Берке же мечтал только о том, чтобы удержать их в повиновении. Он словно чувствовал, что стоит ему лишь развести в стороны руки, чтобы схватить, добавить что-нибудь к владениям Золотой Орды, как посыплется, начнет разваливаться то, что пока еще он крепко держит.

Внешне казалось, что все осталось точно так же, как было при Бату-хане, – на землях Орды царил мир, а народ был покорен. Но так только казалось. То в одном месте, то в другом появлялись люди, выступавшие против порядков, установленных монгольскими ханами. И странное дело, они не оставались одинокими – отряды их сразу же росли в числе, набирали силу и мощь. Выходит, что покорность народа была обманчива. Берке хорошо понимал, как страшны для Орды подобные выступления. Однажды увиденное запоминается людям лучше, чем сто раз услышанное, поэтому с бунтовщиками он был намеренно жесток и ни один из них не мог рассчитывать на милость и пощаду хана.

Над Золотой Ордой – сильной и могучей – словно была разлита вечная тревога и ожидание близкой беды или грозы. Мало кто мог в то время почувствовать это, но каждому было видно, как беднеет с каждым годом кочевник, переставший ходить в походы и набивать переметные сумы чужим добром; каждый мог видеть как после страшного опустошения вновь поднимаются и становятся многолюдными города орусутов. Ни дань с покоренных земель, ни налоги с проходящих через Орду купеческих караванов не могли укрепить созданное Бату государство, потому что все шло лишь в казну хана и тратилось на то, чтобы сильным оставалось войско. Даже ислам со всеми своими догмами и учением о рабской покорности своим повелителям не мог сплотить нищий народ, привыкший только брать, но ничего не давать другим.

И не от благородства, но по доброй воле ограничивался Берке только данью с орусутских земель. Ему, кочевнику, непонятным и загадочным казался народ, который после того как у него отняли все, не погиб, не превратился в бродягу, а с невиданным упорством продолжал возводить города и пахать землю. Таинственной и хмурой казалась земля орусутов, пределы которой терялись где-то далеко на севере за черными лесами и непроходимыми болотами, где вязли монгольские кони. Чутье кочевника подсказывало Берке, что от непонятного следует держаться подальше – достаточно лишь совершать набеги, чтобы враг никогда не стал сильным, и ссорить между собой князей, а там все в воле Великого Неба.

После смерти Бату-хана, почувствовав слабость его преемников, зашевелились головы, потянули в сторону наследников Угедэя и Джагатая – Хорезм, Хорасан. А Азербайджан прибрал незаметно Кулагу.

Страшно становилось Берке-хану, когда он думал, что от могучей Золотой Орды могут остаться только жалкие лоскутки ее прежнего величия. Усидеть на драконе можно было только при том условии, если на каждую из голов удастся накинуть новую, взамен истлевшей, узду, а поводья взять в железные руки. А руки тех, кто потянулся к землям Орды, следовало отсечь. Это сделать не просто, но иного выхода не было. Не затем он столько лет вел борьбу за трон, чтобы, получив его, оказаться ханом без власти.

Так думал Берке, стоя на склоне холма и наблюдая, как возводится новая мечеть, которая своим великолепием и красотой должна покорять мусульман и гостей его новой столицы.

Строил ее известный мастер – ромей Коломон. Давно, еще когда доблестное войско Кулагу вступило на земли армян, попал он в плен. Берке выпросил его у родственника. Уже тогда мечтал он возвести удивительную мечеть, но Коломон не подчинился приказу. «Я христианин, – сказал он, – и не годится мне строить дом для чужого бога».

Упрям был мастер, несколько раз пытался бежать, и потому Берке велел заковать его в цепи. Только теперь, когда он стал ханом Золотой Орды, Берке вспомнил и велел привести к нему Коломона.

– Если построишь мечеть, равной которой нет во всем мусульманском мире, я дам тебе волю, – сказал хан мастеру.

– Хан говорит правду? – спросил Коломон.

– Да. Хан не повторяет дважды и не берет свои слова обратно.

Ромей, стосковавшийся по свободе, задумался.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Я люблю свою веру, но волю еще больше…

Этот разговор Берке вспомнил, увидев сейчас Коломона. Ромей, обнаженный по пояс, мускулистый, бронзовый от загара, выставив вперед рыжую бороду, рассматривал чертеж, нарисованный на черной доске. Вокруг, подобно муравьям, копошились рабы, подтаскивая кирпичи и доски.

Коломон чуть повернулся, и хан увидел цепи на ногах и руках мастера. Губы Берке тронула недобрая усмешка. Что ж, пришлось поступить так, иначе проклятый гяур может вновь попытаться убежать. Ему всего сорок лет, он еще полон сил, и никто не знает, что у него на уме.

Берке стоял неподвижно, глядя на то, что делалось внизу. Лицо его было бесстрастным. Так же неподвижно и молча, не смея нарушить размышления хана, стояла за его спиной свита.

А новому хану было о чем подумать. Он знал, что строительство мечети не сохранит ему Золотую Орду, и все-таки считал, что поступает правильно. Мечеть – символ власти, а это по душе народу.

Скрытным человеком был Берке. О его планах и думах не знали даже самые близкие люди. Страшным было то, что задумал он, и поэтому никому не мог доверить хан свою тайну.