Ильяс Есенберлин - Шестиглавый Айдахар

Низко кланяясь хану, торопливо приблизился Салимгирей.

– Великий хан, – сказал он шепотом, не поднимая на Берке глаза, – Баракши-хатун с десятью нукерами-женщинами перешла Кумбель.

Хан вскинул голову. Он все еще был во власти дум о ромее. И хотя Берке без труда понял, куда направилась Баракши-хатун, он с надеждой спросил:

– Возможно, она выехала на прогулку?

Салимгирей склонился еще ниже.

– Мои люди думали так же, пока ее отряд не начал спускаться с перевала. Женщины вооружены и, наверное, держат путь в Иран, к хану Кулагу.

Баракши-хатун была вдовою Бату, матерью последних ханов Золотой Орды – Сартака и Улакши, татаркой из рода алшин и исповедовала христианство. Тихая, почти незаметная для других, но яростная вражда шла между нею и Берке. Разделяла их вера, но еще больше – борьба за власть.

После смерти Сартака по воле монгольского великого хана в Каракоруме ханом Золотой Орды стал Улакши. Ему не было еще и семнадцати лет, а поэтому, учитывая светлый ум и умение смотреть вперед, регентшей назначили Баракши-хатун.

Но когда молодой хан неожиданно умер и Берке наконец добился того, что его подняли на белой кошме, Баракши-хатун поняла – дела ее плохи. Отлично зная характер Берке, ханша ждала смерти в любую минуту, понимая, что пощады ей не будет. Монголы не прощали обид, не терпели соперников. Не однажды пожалела она, что не уговорила в свое время Бату-хана умертвить Берке. Желание отомстить за сыновей, вернуть власть над Золотой Ордой требовало действия.

Баракши-хатун послала в Иран, к хану Кулагу, верного человека. Тот, движимый ненавистью к Берке и угадывая в нем соперника и врага, согласился принять под свою защиту старую хатун.

И вот теперь Баракши-хатун бежала. Берке не был бы самим собой, если бы не предвидел такого исхода, и поэтому за ханшей велась постоянная слежка. Сообщение Салимгирея не было для него неожиданным.

– Хорошо… – сказал хан, и кожа на его лице натянулась. – Решила искать помощи у единоверца Кулагу… – Он резко повернулся к Салимгирею: – Возьми свою сотню и догони ее. Я хочу видеть ее голову…

Саук вздрогнул:

– Она вдова Саин-хана, справедливого Бату… Она твоя родственница. Как ты можешь убить ее? Пусть уходит… Какой вред может причинить тебе женщина?..

Берке не удостоил старого советника даже взглядом:

– Если я пожалею ее сегодня, то завтра она, соединившись с Кулагу, не пожалеет меня… Скачите и сделайте то, что я сказал!..

Саук промолчал. Слишком хорошо знал он хана, помнил его коварство, когда по подсказке Берке Менгу вырезал в Каракоруме почти сотню потомков Угедэя и Джагатая. Каменное сердце было у нового хана Золотой Орды, и Баракши-хатун ничего не значила для него.

Берке вдруг нарушил тягостную тишину:

– Пусть народ знает меня не только как доброго хана, строящего мечети… Пусть знает, что я строг и ради справедливости велел отрезать голову жене родного брата – великого Бату… Мы должны помнить завет Чингиз-хана: «Народ уважает своего правителя только тогда, когда боится его…»

На следующую ночь широколицый, безбровый монгол, низко склонившись перед ханом, протянул ему шелковый платок, в котором была завернута голова Баракши-хатун…

Берке, глянув на лицо мертвой, медленно пребирая четки, как истинный мусульманин, прочитал молитву и велел похоронить голову со всеми почестями, какие полагались, когда умирал кто-нибудь из ханских родственников. Еще одного врага настигла месть…

Наступило время думать о другом, иные заботы нахлынули на хана. Покачнувшуюся Золотую Орду надо было укрепить, сделать могучей и грозной, такой, какой она была при великом Бату. Берке завидовал славе брата, завидовал и пытался понять, как удавалось тому совершать все, что бы он ни задумал.

Завоевывая Мавераннахр, Чингиз-хан не встретил серьезного сопротивления. Пали один за другим Самарканд и Бухара, многие крепости открывали свои ворота, даже не пытаясь бороться с монголами. Повозиться пришлось с Отраром и Сыганаком, но только город Ходжент, словно доблестный воин, грудью встал на пути дикой орды.

Когда тумены монголов достигли верховьев реки Сейхун и осадили Ходжент, эмир города Темир Мелик не открыл крепостные ворота. Это был человек богатырского сложения, со смуглым красивым лицом, дерзкий и смелый. В крепости было мало воинов, конница кочевников, присланная хорезмшахом, изменила, еще утром оставила город, но эмир верил в бесстрашие и преданность своих людей. Вместе с воинами он постоянно находился на городских стенах – стрелял из лука, метал в нападающих камни.

После нескольких попыток овладеть городом монголы прекратили штурм, дожидаясь подхода свежих сил. Это о Темир Мелике напишет черз годы иранский историк Джувейни: «Темир Мелик был истинным героем. И если бы богатырь Рустем, герой поэмы „Шахнаме“, жил в эту пору, то он годился бы ему в конюхи».

Силы монголов и защитников города были неравными. И когда наступил роковой час, Темир Мелик с оставшимися в живых воинами укрылся в каменной цитадели – Хазаре. Дворец стоял на небольшом острове посредине Сейхуна. Сюда не долетали вражеские стрелы и камни с китайских метательных машин.

Обозленные неудачей, упорством ходжентцев, монголы пригнали пятьдесят тысяч пленников из Отрара, Бухары, Самарканда и велели им строить мост к острову.

Камни для насыпного моста брали в трех фарсахах от реки. Нескончаемая вереница измученных, голодных и оборванных людей день и ночь двигались от горы к берегу.

Но Темир Мелик не дал монголам довести до конца задуманное. Каждую ночь двенадцать лодок доставляли его воинов к переправе, и те разрушали уже построенное. Зажигательные стрелы монголов ничего не могли поделать с лодками, укрытыми кошмами, обмазанными сырой глиной.

На острове начался голод, и тогда Темир Мелик посадил своих воинов в лодки и решил плыть вниз по Сейхуну.

Страшным было это плаванье. По обе стороны реки их преследовали конные монгольские отряды и осыпали лодки градом стрел в тех местах, где русло реки становилось узким.

Все меньше воинов оставалось у Темир Мелика, а у крепости Джент их ждало новое испытание. По приказу Джучи монголы надули воловьи шкуры, скрепили их стволами деревьев и перегородили Сейхун крепким плавучим мостом.

Высадившись на берег, Темир Мелик с небольшим отрядом ушел в пески Кызылкумы. Но погоня продолжалась. Враги настигли израненного, истекающего кровью батыра. Их было трое, он остался один. Лежа под кустом саксаула, уже не в силах передвигаться, Темир Мелик крикнул монголам:

– Вас трое, а у меня три стрелы! Если хотите жить – поворачивайте обратно!

Пораженные его мужеством, думая, что он все равно обречен на смерть, воины, посовещавшись, ушли.